Мы и наши возлюбленные

За скорой выпивкой приятели, уже непостижимым образом осведомленные обо всех моих неприятностях, жалели меня и давали ни к чему не обязывающие советы, как вести себя дальше. Бутылки, разумеется, не хватило, стыдясь, начали скидываться по рублю, сумма набралась прямо-таки нищенская. Боб отпер дверь и сказал, что попросит взаймы у Арчила. Все одобрительно заголосили: «Конечно! Арчил даст!», о двусмысленности ситуации никто даже не догадывался. Но противнее всего то, что и сам я почти смирился с нею, когда Арчил явился собственной персоной с двумя бутылками коньяка, с апельсинами и со свертком аккуратно нарезанной красной рыбы, наверняка добытой в начальственном буфете. Публика была чрезвычайно рада продолжению застолья, демонстративно уйти в этот самый момент у меня не хватило сил. Однако через полчаса, когда публика захорошела и повод внезапного сабантуя окончательно затерялся среди анекдотов, воспоминаний и сплетен, я все же, не обращая на себя внимания, выбрался в коридор.

Захмелеть я не захмелел, но пережитое унижение под влиянием алкоголя переродилось в жгучую, как в детстве, обиду. Я шатался по улицам и обостренным от выпивки сознанием, быть может, впервые воспринимал то, чему никогда не придавал особого значения, свою немалую профессиональную компетентность. Господи, да кому было до нее дело в нашей конторе! И окорачивали меня то и дело: не возникай! Не заносись, будь доволен тем местом, куда тебя приткнули, и каждый день благодари судьбу. И я ведь и вправду благодарил, и считал, что мне жутко повезло попасть в такую славную фирму, и за любую чепуху брался с дорогой душой, уверенный, что она необходима общему делу. Боже мой, сколько штанов просидел я в архивах, сколько рефератов, статей, докладов налудил, не нужных никому на свете и только дорогому начальству надобных из неведомых мне чиновных соображений. Хотя почему же, то, что нужно было миру, начальству тоже приглянулось. Лет пять тому назад прошел слух, что некая моя работа получила одобрительный отзыв в зарубежных научных кругах, я не очень-то этому верил, пока не получил торжественное приглашение на благороднейшей бумаге с водяными орлеанскими лилиями прибыть на конгресс в английский город Брайтон. «Уважаемый сэр… соблаговолите… реферат вашего доклада… пребывание и питание за наш счет…» и все такое прочее на полузабытом, учтивейшем русском языке… Я, трепеща от гордости, как дурак, с улыбкой скромного тщеславия пришел с этой роскошной бумагой к Афанасию Максимовичу. Он повертел ее без особого почтения и завел долгий рассказ с подробностями и околичностями о том, как в добрые сталинские времена получение такого приглашения могло серьезно скомпрометировать человека, и что, если вдуматься, в таком вот излишне строгом, чересчур бдительном подходе был свой резон… короче, через пятнадцать минут я чувствовал себя виноватым в том, что ненароком обратил на себя внимание научной общественности. И все-таки осмелился ткнуться с этим же вопросом к Сергею Викторовичу, полагая, что, приближенный к международной деятельности, он с пониманием отнесется к приглашению на благородной бумаге. Сергей Викторович и впрямь изучил его внимательно, посмотрел на свет и на другую сторону зачем-то переворотил, потом столь же тщательно исследовал длинный конверт с вензелями приглашающего колледжа и с королевой на марках, лицо у него при этом было профессионально сосредоточенное, вдумчивое, и левая нога выбивала дробь по паркету. В конце концов Сергей Викторович запер это королевское приглашение к себе в сейф и дружески посоветовал мне в кулуарах о нем не распространяться.

А на конгресс в Брайтон отбыл наш директор, для которого я приготовил английский реферат моего доклада.

…Я вдруг заметил, что забрел с пьяных глаз в свой переулок и стоял теперь возле дома, в котором родился и жил до той поры, пока, наскребши денег на кооператив, не перебрался на проклятую окраину. Вот оно, мое парадное, бывшая барская лестница, исхоженная пролетарскими башмаками и солдатскими прохорями, местом наблюдения служившая для «тихарей» различных ведомств и нам, послевоенной безотцовщине, дававшая приют в морозные и промозглые дни.