Мы и наши возлюбленные

Я уже привык к темноте и потому с удивлением различаю легкие, скользящие тени на белых стенах моей кухни. За окном начался снегопад, первый в эту московскую осень. Снег окружает меня, ложится на оконное стекло и заодно на былые мои раны, я уже не различаю, где сон, а где явь, и где я нахожусь, в малогабаритной своей кухне или же в степи под Алейском, тоже не понимаю. Это не бред, это типичное во время пробега состояние, когда пройденные километры, сотни, тысячи промчавшихся за окнами верст лишают тебя чувства реальности, проистекающего от привязанности к одному определенному месту, наступает нечто вроде невесомости, преодоленное притяжение позволяет душе парить в околоземном пространстве, произвольно выбирая себе географическое и временное пристанище. Я не удивлюсь, если из-за окна раздастся призывное, негородское, трубное гудение разогреваемых перед дальней дорогой моторов и мне надо будет опрометью мчаться вниз, к «Москвичу», который за этот месяц кочевой жизни стал для меня родным домом, и жизненным пространством, и как бы продолжением моего слабого существа, — ничего больше человеку и не надо. За рулем этой машины сидит Саша Катенев с тою решительной и целеустремленной определенностью в позе, с тою обстоятельной готовностью, с какой такие вот здоровенные мужчины садятся за обеденный стол. Сашу, однако, предстоящая дорога возбуждает не в пример томительнее любой трапезы, — будь его воля, Ой вообще бы не останавливался ни на одну минуту, а все ехал бы и ехал, гнал бы свой «Москвич» по проселкам и просекам, по горным осыпающимся дорогам и степному задубевшему накату, — за два дня стоянки в любом городе им овладевают тоска и немного скандальный шоферский скепсис. Но вот стоянка кончается, и Саша уже охвачен горячечным зудом испытателя, которому не свойственно трястись над клапанами и «резиной», а даже наоборот, полагается выжимать из мотора все возможные обороты, терзать его самолюбие, изматывать его ресурсы. Ибо только таким безжалостным способом, только такою рассчитанно бесшабашной, умышленно дерзкой ездой улучшается автомобильная порода. Вот и сейчас уверенным и стремительным рывком мы сорвемся с места и понесемся по барнаульским сонным улицам с легким сердцем вечных скитальцев, которым нечего терять и нечего оставлять не только в этом приземистом, толстопятом городе, но и в любой столице мира, которым только дорога и принесет утешение, желтая, как лунная поверхность, степь, вросшие в землю сибирские деревни из темных столетних бревен, крепостные башни элеваторов и гудящие над головой стальные пролеты мостов и частая перемена погоды, по нескольку раз в день. Сначала посыплет снег, необычайно густой и пушистый, он совершенно застелет перспективу, так что придется сбавить скорость и включить противотуманные гоночные фары. В их мощных прожекторных лучах хлопья обретут рождественский, карнавальный вид, они будут виться утомительным беспрестанным хороводом, какой я видел лишь на университетских новогодних балах, когда в полумраке зала включали какой-то особый проекционный фонарь, осыпающий танцующих круговоротом летящих снежных теней. Я почувствую вдруг, как тошнота подступает к горлу, и закрою глаза, чтобы не видеть этого мучительного кружения хлопьев, но тут и Саша не выдержит и остановит машину. Вслед за нами тормозит и водитель второго «Москвича» — Женька Денисов, испытатель, лишенный Сашиной одержимости и Сашиного гонщицкого честолюбия, типичный московский шоферюга, бывший таксист, ухарь и немного лентяй, беспрекословно признающий Сашин авторитет и лукаво выжидающий возможность реванша. Эта возможность выпадает ему в больших городах, в которых он чувствует себя как рыба в воде, сказываются его таксистская удаль и замоскворецкое чутье на переулки и проезды, в то время как Саша, покоритель дорог и пожиратель километров, выросший в заволжской степи, водивший тракторы и десятитонные МАЗы, в незнакомой городской среде никак не может преодолеть смущенного оцепенения. Но сейчас город остался далеко позади, и до Семипалатинска, куда мы намерены добраться к вечеру, не менее пятисот километров, целая Бельгия, половина Германии. Сейчас Сашу ничто не может обескуражить, никакой выворачивающий душу снегопад. Он выключит фары, и мы двинемся дальше почти на ощупь, как пароход в обложном тумане, зато прекратится тошнотворное снежное вращение в потоках электрического пронизывающего света.