Мы и наши возлюбленные

Тут уж действительно ничего другого не остается, я с остервенением стану вытягивать и вжимать тугой поршень насоса, я взопрею от стараний и от долгожданного чувства причастности к шоферскому суровому делу, мое ревностное усердие окажется выше любых насмешек. К тому же в этот момент на той стороне лога появится трактор. Тракторист, не заглушая мотора, выпрыгнет из кабины, размотает с докторской оперативной деловитостью спасательный трос, каждым своим экономным движением вселяя надежду в исстрадавшиеся водительские души, а в последний момент, постукивая концом троса по голенищам незапачканных резиновых сапог, приглашающе осведомится:

— Ну, рулевые, кто первый? Цепляю. Деньги вперед, как положено, по пять рэ с рыла. То есть, извиняюсь, с мотора.

Водители ничуть не удивятся таким условиям, они только попробуют торговаться:

— Скости хоть маленько, черт! На бутылку с каждого, чем не цена!

— А я непьющий! — ответит тракторист, улыбаясь с обаянием сытой, победительной наглости, которая не утруждает себя даже попытками лицемерной маскировки.

— Ну и оглоед же ты! — почти с восхищением скажет Саша прямо в лицо трактористу. — На чем калымишь, козел? На несчастье нашем? На том, что у мастеров выхода нет? А если за горой опять трясина, по новой пятерку запросишь?

— С тебя не запрошу, не волнуйся, — окрысился тракторист, — ты у меня свой «шевролет» на горбе попрешь, раз такой идейный!

— На горбе — это что, я на крыльях перенесу, — скажет Саша, решительно садясь за руль, — как степной орел. А ты, крот, землю рой, чтобы я тебя не зашиб по дороге. А ну, мастера, посторонитесь.

— Парень, парень, ты что это… — забеспокоится дядька в тулупе, — сигать собираешься? Дурью не мучайся! Тут тебе не Москва, как пить дать шею себе свернешь! Да еще машину угробишь!

— Старших слушаться надо, — громко, с восхищением признает Саша. — Закон! Старики врать не станут. Обязательно послушаемся в следующий раз. — И он поверяет ключ стартера.

При первых же раскатах двигателя я суетливо влезу в машину, словно опасаясь, что Саша, чего доброго, в одно мгновение исчезнет в безоблачной дали, оставив меня одного посреди этого плоского, солнечного, во все стороны продуваемого пространства.

— Вообще-то ни к чему ты залез… — начнет Саша, но, различив на моем лице пионерскую безумную решимость, только махнет рукой: — Ладно! Только засупонься и держись крепко. Вцепись. Я им сейчас устрою покорение Сибири Ермаком.

Мы действительно сорвемся с места, без разгона, без раската — сразу прыжок вниз, под гору, земля понесется навстречу, а потом, как при замедленной киносъемке, с затяжкой встанет дыбом, неодолимая сила повлечет меня навстречу грунту, лысым своим лбом я едва не протараню стекла, повиснув на благословенном ремне безопасности, пальцы мои, зажавшие скобу над дверцей, сведет судорога, через мгновение та же адская сила отбросит меня назад, вожмет властно в кресло, повергнет в положение жука, посаженного на булавку. Саша резко вертанет баранку, отчего наш «Москвич» сразу же накренится на один бок, потом на другой и внезапно — я это осознаю с удивительным хладнокровием — оторвется от земной поверхности и полетит: может быть, всего только долю секунды продлится этот полет, такого чувства свободы, непритяженности к земле я не испытывал никогда прежде. Под колесами машины ощутится вдруг надежная твердь. Я выйду из «Москвича», словно из воды вынырну, меня зашатает немного, как после долгого заплыва, земля еще раза два-три колыхнется под ватными моими ногами. Саша сойдет на землю медленно и лениво, как бы даже нехотя, и посмотрит на всех оставшихся за болотом водителей с выражением не то чтобы превосходства, но снисходительного упрека.

— Евгений! — крикнет он с вечерней деревенской беззаботностью. — Ау! Чеши сюда, не забывай товарищей!

Но Женька испортит всю обедню. Сашин подвиг не вдохновил его, а, напротив, поверг в уныние, поставил перед грустным осознанием собственной несостоятельности и неверия в удачу. Понимая со злостью, что авторитет его броска тем самым поколеблен, поскольку выглядит он всего лишь случайностью и особым шоферским фартом, Саша решительно двинется через чавкающую стылую грязь на ту сторону лощины. Женька со смирением пропащего самолюбия уступит ему свое место за рулем. На этот раз алтайские шоферы заведутся. Конечно, скачущий «Москвичонок» им не указ, да и не пример для семитонных грузовиков, однако водительская самостоятельность перед лицом всемогущего калымщика льстит их солидарному чувству.

— Ну что, хозяин, — подначит дядька в тулупе тракториста, — может, замажемся? Если он опять просквозит, ты, гад, нас всех бесплатно вытянешь, а?

— Как бы его самого за задницу вытягивать не пришлось, — огрызнется тракторист, как цыган уздечкой поигрывая концом троса.