Мы идем по Восточному Саяну

Теперь не было необходимости собираться нам за трапезой: мясо висело в коптилке, и каждый мог подойти, взять сколько ему нужно и когда захочет. Черемша же свежая и вареная вызывала отвращение. Но самое страшное, что я заметил, возвратясь с Белой, — в лагере не стало обычного оживления. Люди замкнулись. К этому привели голод, угрюмая природа и неизвестность, что поджидала нас впереди.

Над горами сгущался сизый сумрак вечера. Побагровели тучи. По Кизиру расползался туман, щедро разливал прохладу.

Костер давно догорел и, распавшись на угли, угасал. Все переговорили. Завтра выступаем.

— Ну, а ежели Мошков не подбросит продуктов, тогда что делать будем? С Кинзилюка, поди, далеко до Жилухи? — спросил Курсинов, самый старейший из рабочих, повернув в мою сторону суровое лицо, изъеденное комарами.

Товарищи насторожились. Наступило тягостное молчание. Этот вопрос мучил всех, в том числе и меня. Я верил Мошкову в его преданность делу, в его честность, но я не мог заглянуть вперед и на минуту времени. Мы должны были ко всему подготовиться, а самое главное не потерять надежду, которая еще жила в людях.

— Не может быть, чтобы Мошков забыл про клятву. Он коммунист, с него спросят, — ответил я, стараясь придать своему голосу наибольшую уверенность. — При всех случаях наш путь в жилуху лежит только через вершину Кинзилюка. Туда и пойдем. Сейчас еще рано давать оценку этому решению, как и равно сомневаться в успехе этого предприятия. В нашем распоряжении неделя, будем верить, что все обойдется благополучно.

— Живой о живом думает. Это правда, как и то, что все мы ослабли, и уже — не работники. Вот я и спрашиваю, что делать будем, если Мошков подведет. Пантелея знаю лучше всех, вместе росли, хваткий он мужик, а руки могут оказаться короткими: либо самолета не дадут, либо погода подведет. Не лучше ли нам сейчас бросить часть груза на устье, освободить под верх лошадей шесть, а потом приехать за ним: легче будет идти, — продолжал Курсинов при общем молчании.

— Это дельное предложение, Александр, так и сделаем. И уж, если Мошков не прилетит, тогда бросим все на Кинзилюке до следующего года и верхами будем пробираться в Жилуху. Как видите, не такое уж безнадежное наше положение, — сказал я и сам почувствовал облегчение.

— Закуривай, Шейсран, чего зажурился, — послышался голос Лебедева.

Он достал из-за голенища кисет, расшитый ярким узором, стал крутить цыгарку. Люди оживились, вспыхнули подсунутые в огонь головешки. В просветах облаков теплилось небо.

Дежурил Алексей. Он помыл посуду, сходил на реку за водой и ушел к лошадям. Палатка была открыта, легкий ветерок временами надувал ее приятной прохладой и безмолвием ночи. На землю текли бледные лучи разгоревшихся звезд. В полумраке сказочная картина: в лесу, вокруг костра танцевали черные силуэты, их тени бесшумно скользили по колоннам стволов гигантских деревьев, ложились на истоптанную траву, куда-то убегали, возвращались, падали на палатку и исчезали, чтобы снова начать свою пляску. Вдруг оттуда, где, забавляя ночь, играл колокольчик, донесся грустный мотив — это Алексей играл на губной гармошке. Видно вспомнилось ему, что где-то далеко, далеко, куда бежал притомившийся Кизир, в маленькой кроватке спит сын, а рядом Груня — ласковая, желанная. Вспомнилось и защемило сердце, да некуда податься. Выручила гармошка — с ней легче грустится.

Никто не спал. У каждого гармоника пробудила свои тайные думы, нахлынули воспоминания. Все, что было оставлено позади: семья, друзья, уют, городская суета, вдруг вывернулось глыбой и заслонило действительность. По-детски захотелось передышки и маленького кусочка хлеба, хотя бы черствого, но хлеба. В открытую палатку просачивался запах пригорелой корки. Не было сил сопротивляться соблазну. Я встал, плеснул в лицо горсть холодной воды и снова улегся.

Вдруг протяжный свист и кто-то отчаянно крикнул:

— Перестань, слышишь, Алексей, перестань.

Гармонь смолкла. Лежавший рядом Прокопий облегченно вздохнул, и ночь звездная, безмятежно пленила тайгу.

ВО ВЛАСТИ ДИКИХ ГОР

Ночная тревога. У истоков Верхней Белой. Семейство маралов. К вершине Кинзилюка. Ожидание самолета. На подступах к Двуглавому пику. Куда идти?

23 июня свернули лагерь. На месте стоянки остался лабаз с небольшим грузом, а освободившиеся лошади были переданы более слабым товарищам. Река Кинзилюк при устье образует широкий залесенный проход, им мы и воспользовались. Караван вышел на звериную тропу, миновал серный источник и углубился в суровое ущелье, прикрытое могучей саянской тайгою. Справа, теперь провожая нас, высился толстенный Кинзилюкский голец. Черные сырые склоны, ступеньками спадающие к основанию, придавали ему все тот же мрачный вид.