Мы идиоты

   Юра, Леня и Борис устроились вместе на длинной лавке и спокойно поедали свой обед, каждый расправляясь с ним по-своему. В твердой тарелке из фольги лежал горячий гуляш с картошкой. Они имели ужасно соблазнительный вид. Человеку, умеющему по-настоящему ценить еду после долгого недоедания, проглотить такую порцию не позволит душа. Он скорее будет молится на нее, а потом наслаждаться каждым граммом пищи. Мясо оказалось свежим, нежилистым, картошка пахла картошкой. Ко всему этому дали еще литровую пачку сока и сладкий йогурт с кремом.

   Пережевывая со знанием дела, неспеша, русская компания перебрасывалась словами. Юра, как всегда, задавал тон.

– Германия, черт! Кормят! У нас бы говна на палочке дали. Картошка бы гнилая, мясо – одни жилы, а сок – тот, вообще, кто даст? Вот черти! – он уплетал порцию с жадным и ненасытным взглядом, невзирая на хороший завтрак в Красном Кресте.

   Борис ел медленно, смакуя каждую картофелину, каждый кусочек мяса. В глазах у него горел голодный блеск, как у человека не евшего уже несколько дней. Он, казалось старался растянуть удовольствие, запомнить вкус на случай, если прийдется еще голодать. Проглотив очередной кусок, он решил тоже поддержать разговор.

– Ты у нас бы еще на азюль попробовал сдаться, – усмехнулся он. Тебя бы там накормили, конечно! – его лицо вытянулось, представив, чем бы его в действительности накормили там.

– Я, когда паспорт в окошко дал, – вклинился с глупой улыбкой Леня, думал, что они меня пошлют. Он на меня так посмотрел, потом в паспорт, пошел что-то у полицая спросил, потом опять ко мне и смотрит…

– Смотрит добрыми глазами и думает, на хрен тебя послать или азюль дать, – прокомментировал Боря.

   Юра поведал анекдот, времен бабушек, выдав его за новоиспеченный, но всем все равно приятно услышать. Сидящий напротив негр отбросил пустой пакет из под сока и смотрел, как они смеются, потом улыбнулся и сказал:

– Дойчланд – гут! – коллега? – его твердые и здоровы, как у лошади белые зубы показали веселый оскал.

– Гут, Гут! – ответили ему хором.

– Ай – Дойчланд гут! – добавил тот, покачав головой в подтверждение и поинтересовался. – Коллега югославишь?

– Нет, руссишь! – ответил Боря.

– А! Горбачев! – обрадовался негр.

– Горбачев капут! – пояснил Юра. – Руссланд – Ельцин!

– А! Ельцин! Гут! Перестройка! – он был явно подкован политически.

– Ладно, – Юра поднялся. – Идем на улицу перекурим, а то нам негр лекцию по истории СССР читать станет.

   Они вышли во двор перед домом. Лагерь состоял из трех административных корпусов и десятка бараков. Туда-сюда сновали люди. Немцы бегали с озабоченным видом, делая вид будто работают с азюлянтами. Азюлянты бродили из стороны в сторону. Им нет необходимости притворяться, что они работают беженцами: все и так знают, что они притворяются.

   Юра, как самый осведомленный говорил:

– Нас здесь записывают, мне сказали, берут кровь, дают документ, а потом везут в другой лагерь, более постоянный.

– Но еще должно быть интервью, – вставил неуверенно Борис. – Они спрашивают о твоих мотивах…

– Глупости! – перебил Юра. – Потом будет большое интервью, там спросят.

– Но они здесь тоже могут спросить.

– А хрен с ними! Пусть дадут лагерь… Нам, вообще, нужно вместе проситься, а то поселят тебя, Боря, с негром и будешь ты…

   Время добралось уже до трех часов дня. Они вернулись наздад в здание. Вскоре пришел служащий и объявил, что теперь развезут по лагерям, а завтра все опять собираются на прежнем месте в старом добром Швальбахе для дальнейших процедур знакомств. Опять раздали бумажки, в которых на этот раз значилось название лагеря. Толпа двинулась к выходу, где ждали автобусы. Юра, Леня и Борис попали, как и просили, в одно место с непроизносимым названием «Ягдшлосс Минбрюх».

   По потолку медленно полз паук. Он не плел паутину, а просто, как всякий опытный строитель, намечал место. Я наблюдал за ним уже минут пятнадцать, будучи в глубине души доволен, что не нужно посвящать себя другому занятию. Катя спала. Скоро ее надо будет будить, а пока и мне отпущено еще понежиться.

   За три поселдних дня мы успели побывать во многих местах во Франкфурте, чем доставили ему несомненно удовольствие. Как и полагается, посмотрели музеи современности – супермаркеты, а также и другие менее значительные достопримечательности.

   Германия, черт ее возьми! Франкфурт, как говорят, – самый грязный ее город. Не понятно только, каким бывает чистый? Кто, вообще, его грязным назвал? Я бы умника отправил на стажировку в Москву на Калининский, ах простите, на Новый Арбат или даже на старый Арбат, который, хоть и выглядит в пять раз новее нового, но оба могут спорить, кто из них грязнее – все равно не переспорят.