Мы из блюза (СИ)

Пожалуй, удалить Распутина из комнаты явилось со всех сторон верным решением: нам нужно было обсудить необъяснимое перерождение «старца» с учетом уже моих впечатлений, проветрить гостиную, ну и человеку помыться нужно – мучить и его, и нас я пока поводов не видел.

- Нуте-с, и как вам нынешний Гришка Распутин? – с некоторой ехидцей спросил Пуришкевич.

- Это невероятно! Просто в голове не укладывается, - честно ответил я. – Можно научиться менять манеры, выучить текст реплик – актёры живут этим, но так! Молниеносно ответить цитатой из Гёте, да ещё на английском! Просто невероятно. А этот бред с керосином? Бабушка ему подсказала! В глухой сибирской деревне лет сорок назад? Сколько ему лет, под пятьдесят?

- Да, около того.

- Да дело даже не в керосине. Клопы ему незнакомы, что окончательно выходит за мои представления о возможном. Простите за интимное, но от клопов не избавлен никто – ни мастеровой, ни архиерей, ни я, многогрешный, ни Государь Император. А у него – спешите видеть! – внезапная бытовая трагедия, а как с нею справляться – смутные воспоминания от той же бабушки. Одна эта сценка наводит на мысль, что ваша реконструкция верна, дорогой Владимир Митрофанович, и я прошу простить меня за скептицизм и еще раз за вспыльчивость.

- Это всё так, - вздохнул Пуришкевич, - но к главному ответу мы пока не приблизились.

Тут в гостиную вошла матушка.

- Доброе утро, господа. Невольно слышала последнюю реплику Владимира Митрофановича. О каком ответе речь? И чем у вас так ужасно пахнет?

Я рассказал ей удивительную историю Распутина. Владимир Митрофанович дополнял мою повесть.

- Вынуждена признать, звучит куда более фантастично, чем даже романы мсье Верна, которыми я зачитывалась в юности.

- Поверьте, матушка, выглядит ещё более… Но вот и он.

В гостиную вошёл чистый, гладко выбритый Распутин в новом костюме – прежний я распорядился немедля отдать в стирку.

- Здравствуйте, Ваше сиятельство, - поклонился он матушке.

- Здравствуйте, милостивый государь. Наслышана о вашем перерождении. И как прикажете вас теперь называть?

- Благодарю, ваше сиятельство. Вы верно угадали: само сродство с Распутиным крайне неприятно мне. Соблаговолите называть меня Коровьевым. Григорий Павлович Коровьев, к вашим услугам.

- Но почему Коровьев?! – не выдержал Пуришкевич.

- Вчера, избавив литератора Чуковского от общения с какими-то босяками, я на ходу придумал это имя. Представляться Распутиным было опрометчиво. Звучит не очень благозвучно, согласен, но теперь едва ли стоит плодить лишние сущности, да и представляться отпрыском известных фамилий было бы опасно, мне еще обвинений в самозванстве не хватало.

- Вы вежливо и местами выспренно говорите, Григорий… Павлович, - заметила матушка. – Но у меня сложилось впечатление, что, несмотря на вашу несомненную образованность, эта манера несвойственна вам. Я права?

- Отчасти. Хотя в былой жизни я чаще всего изъяснялся куда проще, тут всё верно, но мы с друзьями, чтобы не потонуть в этих потоках жаргона и мата, время от времени заставляли себя разговаривать красивым дореволюционным языком – со всеми этими милостивыми государями и прочими «чего изволите».

- Кто вы по ремеслу? – резко сменила тему княгиня.

- Музыкант, ваше сиятельство.

- Пожалуйте к роялю.

- Могу, но, ваше сиятельство, если сыщется гитара, получится убедительнее, - возразил Распутин.

- Феликсон, нам нужна гитара, - приказала матушка.

Мне оставалось позвонить в колокольчик и отдать соответствующее распоряжение. Пока несли инструмент, мучения Распутина продолжались.

- Прошу вас, скажите несколько фраз в той манере, которая вам более привычна.

- Что именно нужно сказать? – уточнил Распутин… То есть, наверное, всё-таки, Коровьев.

- Что угодно, сударь. Например, каким вы видите начало вашей истории?

- Эмм… Хм… Один момент. За три дня совершенно отвык… Короче, ща. Шёл я заполночь с репы по Малой Ордынке. Дождь, слякоть. Гитара в чехле за спиной. В одной руке батл пивчанского, в другой сигарета. И тут, как в дешёвом анекдоте, какой-то хрен роняет с крыши мне на голову кирпич. В полночь. В ноябре. Под дождём, ага. Черепундель всмятку. А я прямиком на небеса. Ну, перетер там с господом богом, он меня сюда прямиком и направил – аккурат в тушку Гришки Распутина, чтоб ему на том свете икалось…

- Довольно, благодарю вас. – Матушкиному хладнокровию могла позавидовать любая статуя в Летнем саду. Я же, услышав, вроде, русскую, но совершенно чуждую речь, отчего-то разволновался. Пуришкевич, смотрю, тоже. И я ещё порадовался, что батюшка мой сейчас в Крыму. – Вот и гитара, - продолжила матушка. – Сыграйте же нам, Григорий Павлович. И оставьте титулование, пожалуй. Меня зовут Зинаида Николаевна.

- Сей секунд, Зинаида Николаевна, - сказал наш гость, беря в руки гитару и настраивая ее на слух. - Музыка, которую я предпочитаю, называется «блюз». Изобрели её, простите, американские негры, но, поверьте, это её не портит. Если вкратце, то блюз – это когда хорошему человеку плохо. Не знаю, хорошие ли люди американские негры, но вот в «плохо» они понимают ничуть не меньше русских мужиков…

***