Мы из блюза (СИ)

- Коровьев Григорий Павлович, одна тысяча восемьсот шестьдесят девятого года рождения. Мещанин Тамбовской губернии. В Петрограде недавно, проживаю в съемной комнате на Крюковом канале, - я назвал адрес и изложил обстоятельства происшествия. - Когда б не господин офицер, ручаюсь, расстался бы с жизнью. На разговоры у него времени не было, решали малые доли секунды.

- Благодарю, Григорий Павлович, всё записал, - ответил городовой. – Теперь с вами, ваше благородие.

- Пятого гусарского Александрийского полка прапорщик Гумилёв, Николай Степанович. В Петербурге нахожусь проездом с фронта в Николаевское училище, где буду держать экзамен на чин корнета, вот предписание. Постоянно проживаю в Царском Селе, в Петербурге же квартирую на Литейном, в тридцать первом доме, квартира четырнадцать.

Нет, мне вот очень интересно: а каких-нибудь простых людей я тут встречать буду? То, что Гумилев – очень мощный поэт, я знал. Если покопаться в памяти, может, даже что-то из его текстов вспомню. А пока я пытался вспомнить хоть пару строк, поэт-гусар, но не Денис Давыдов, в двух словах повторил историю своего подвига.

Потом прибыли еще полицейские, нас с Гумилевым сопроводили в участок, откуда, после того, как мы изучили и подписали составленный в мозговыносящих фразах протокол, отпустили с миром. Меня потрясли ровно две вещи: никто не потребовал с меня никаких документов, и никто не узнал во мне Распутина, хотя приставучий, как репей, городовой Парамонов, если не путаю, как раз отсюда.

- У меня изрядная память на лица, - сообщил Гумилёв, когда мы вышли на улицу. – И я стопроцентно уверен в том, что никакой вы не Коровьев, а как раз Распутин, хотя, конечно, образ поменяли радикально. Не желаете ли объясниться?

- Что вам сказать, Николай Степанович… Я попробую ответить на вопрос и, клянусь, максимально честно. Но сперва скажите, вот это:

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,

Не проси об этом счастье, отравляющем миры,

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,

Что такое темный ужас начинателя игры!

Не ваши ли стихи?

Он посмотрел на меня совсем уже оторопело.

- Мои…

- Поздравляю, вы – большой поэт.

- Спасибо, я знаю, - ответил Гумилев. – Но не выпить ли нам под такие разговоры?

Не нашел причин отказать своему спасителю, и мы отменно посидели в кафе за коньяком и кофе. Я рассказал ему свою историю под честное слово, что он не станет пересказывать ее, и пригласил на концерт к Юсупову. Настала пора прощаться. Вышли из кафе и уже пожимали руки, когда прямо перед нами остановилась коляска и из нее выскочила дорого одетая барышня в шляпке с вуалью.

- Старец Григорий! Вот вы где! А мы вас совсем потеряли! Что же вы бросили чад своих? Третий день как пропали, а слухи о вас ходят самые удивительные…

Да что ж за день-то, мать вашу!

- I'm sorry, miss. It seems you've made a mistake and I'm the wrong one. I'm sorry about the misunderstanding and that I unwittingly disappointed you[1], - произнес я, виновато улыбаясь и участливо глядя барышне в глаза.

- Ох, простите… I am very sorry mister, I was wrong![2] – пунцовая девушка сделала книксен, пулей влетела в коляску и покинула нас.

- В удивительные времена живём, - покачал головой Гумилёв. – Честь имею.

Николай Гумилёв, «Старик-обманщик»

За резным дворцом, в сосновой чаще,

Где ручей прохладою искрится,

Долго песни пел старик-обманщик

Жадной до чудесного девице.

И слова скакали в пляске кукол,

Вырвавшись от уст сего пророка.

Жемчугами снов её баюкал,

Норовя цветок сорвать до срока.

И поляне становилось горше,

И росли от врак и разговоров

Вместо роз колючки-расторопши,

И вставали рати мухоморов.

Но сверкнула молния. Другая,

Прогремели громы, как фанфары,

И упал обманщик, завывая,

И издох. И расточились чары.

А чудес избегнуть не случилось,

И из тела старца, чуть с улыбкой,

Вышел юноша – явили боги милость! -

Поклонился и ушёл. Со скрипкой.

(Стихотворение датировано 7 сентября 1916, написано в Петрограде)

***