Мы из блюза (СИ)

В сад вышел в половине седьмого. Покурил неторопливо, побродил по саду – публика уже собиралась, но ни одного знакомого лица пока не встретил. Потом прошел к месту, где предполагалось выступление, где с удивлением обнаружил, что бригада слуг уже заканчивает устанавливать практически в кустах натуральный концертный рояль!

- Уважаемые, - окликнул я их. – А рояль-то тут зачем?

- Так ведь, ваше благородие, концерт нынче у нас музыкальный. Ея сиятельство распорядились, чтоб всё по высшему разряду!

- Ну, раз по высшему – тогда никаких возражений, конечно.

Едва слуги ушли, потрафил любопытству и открыл крышку. Steinway and sons, однако. Ну, а что ты здесь надеялся увидеть, друг Григорий, «Красный Октябрь»?

Тут подошёл Чуковский в компании с незнакомцем. Вид его сказал мне только о несомненной принадлежности к цеху поэтов, было в нем что-то такое соответствующее: длинные волосы, высокий лоб, мечтательный взор. В лицо же не узнал, хотя, кого я обманываю – Блока от какого-нибудь Мандельштама в упор не отличу, потому как едва ли вспомню, как они должны выглядеть. Я поздоровался с будущим сказочником.

- Добрый вечер, Григорий Павлович. Позвольте представить Вадима Даниловича Гарднера. Я, признаться, не прислал вам его стихов, но он сам меня разыскал и принес свежайшее – возможно, вам подойдёт, - с этими словами Корней Иванович протянул мне лист с отпечатанным на машинке текстом. Я вчитался – и обалдел. Даже размер соблюдён – бери и пой[2].

- Рад знакомству, Вадим Данилович. Простите, но где вы слышали эту песню?!

- Когда я был ребенком, отец ее иногда пел. Правда, по-английски: он американец. А что, она и вам знакома? Я, признаться, краешком памяти едва что-то вспомнил.

- Да с оригиналом я знаком. И у вас получилось песню, в общих чертах, сохранить. Скажите, я могу ее исполнить сегодня?

- О, я почту за честь!

- Спасибо! Прошу прощения, господа: мне пора готовиться, но после концерта я к вашим услугам.

Но вот гости расселись на принесенных слугами стульях, всем подали напитки, и вышел сам хозяин дворца, взявший на себя роль конферансье.

- Дамы и господа, добрый вечер. Мы с матушкой благодарим всех, кто принял наше приглашение и пришёл сегодня в этот сад. Музыкальный вечер, который нам предстоит – особенный. Это не благотворительный прием, не бенефис заезжей знаменитости, нет. Цель концерта – познавательная: автор и исполнитель удивительных песен Григорий Павлович Коровьев расскажет нам сегодня о новом течении в музыке. Прошу любить и жаловать!

Под аплодисменты вышли мы с сигарбоксом.

- Здравствуйте. Я хочу рассказать вам о блюзе. Музыка эта пока мало кому известна. Родилась она в Америке, и в оригинале звучит примерно так, - тут я исполнил «No shoes» Джона Ли Хукера, благо она короткая, и в ней настолько все плохо и при этом понятно любому, мало-мальски знающему английский, что лучшего и не придумаешь.

Судя по реакции зала, инглиш разумели многие. Некоторые дамы даже всхлипывали – уж не знаю, искренне ли.

- Но я заметил, что наш русский язык, русская культура гораздо многограннее и богаче своих американских аналогов, - краем глаза заметил, как вытянулось лицо Набокова: он, вероятно, вспомнил мой пламенный спич на мосту. – Поэтому на русском языке блюз – а именно так называется эта музыка, - звучит немного иначе. Вот послушайте, например, блюз «Себе» на слова современного русского поэта Владимира Маяковского, - некоторые из присутствующих изволили скривиться, но меня это не остановило, и песню отыграл. Аплодисменты воспоследовали, некоторые, возможно, даже искренние. – Главная идея этой музыки формулируется так: «Блюз – это когда хорошему человеку плохо». Но едва ли стоит полагать, что по этому принципу нужно штамповать песни с сюжетами святочных рассказов, вовсе нет! Хороший человек может принадлежать к любому сословию, и плохо ему может быть по самым разным причинам, и одна из самых распространенных – конечно же, неразделенная любовь. Вот послушайте, пожалуйста, новейшую песню «Мотылёк» на стихи Владимира Владимировича Набокова, которого я, не покривя душой, назову надеждой русской литературы.

«Мотылек» зашёл уже совсем хорошо, и терзающийся автор текста едва в обморок не упал от счастья. А я продолжал.

- И вот какая удивительнейшая история произошла сегодня. Перед концертом ко мне подошел молодой человек, он принес свое прочтение американской народной песни «Дом восходящего солнца». В городе Новом Орлеане так называли городскую тюрьму. Можно, конечно, возмутиться: что это, мол, за кандальное творчество? Но не все так просто, на мой взгляд. Кандальные, арестантские песни, так или иначе, восхваляют, романтизируют воровской образ жизни. Здесь же все иначе: герой американской песни просто рассказывает, как же он дошел до жизни такой. А на русской почве эта история мгновенно приобрела еще и оттенок присущего нашему народу фатализма…

- О! Вы считаете, что все русские – фаталисты? – прозвучал вопрос из зала.