Мы из блюза

— Ух ты! — восхитился он. — Господа хорошие! На ахтымобиле! Да с утра пораньше! А позолотите ручку, господа, а? — он подходил все ближе. В паре шагов от Балашова с разбойника слетела вся игривость, а в руке блеснул нож.

— Лопатники гоните. Сюда. Быстро!

— Д-да-а-а… Сей-й-чаас… — заикаясь, заблеял Балашов и полез во внутренний карман.

Револьвер он выхватил моментально. Грохнул выстрел, налетчик повалился с дырой во лбу.

— Дворник! Дворник! — зычно крикнул подполковник.

— Я здесь, ваше превосходительство, — из дворницкой вылез перепуганный татарин.

— Падаль сдай в полицию, нам некогда. Будут спрашивать, кто шумел — все вопросы в штаб жандармов, к полковнику Васильеву. Ясно тебе?

— Так точно!

— Ну, поехали тогда.

Из газеты «День» от 12 сентября 1916 года

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МУЗЫКАНТА

В Петрограде самым загадочным способом исчез музыкант, исполнитель американских блюзов Г. П. Коровьев. Как рассказал нашему корреспонденту известный московский актёр и певец А. Н. Вертинский, в последний раз он видел друга на Фонтанке среди дня 11 сентября, после чего тот внезапно исчез. Самостоятельные поиски результата не дали, и тогда актер обратился в полицию. Но в Адмиралтейской полицейской части г-ну Вертинскому было сказано, чтобы он прекратил интересоваться судьбою своего друга во избежание пагубных последствий. Г-н Вертинский особенно сокрушался тем, что Коровьев не услышит собственных песен, которые выходят на следующей неделе на пластинках Русского акционерного общества граммофонов.

Часть вторая Я люблю буги-вуги!

Глава 11 Шесть пулевых, улыбка енота и τρελά σκυλιά [30]

Уже на самом выезде из города нас перехватил жандармский офицер, оказавшийся курьером от полковника Васильева.

«Напрямую не идти ни в коем случае! Обратиться к фрейлине ЕИВ Анне Александровне Вырубовой, адрес в Царском: (…). Удачи, господа! В.В.», — гласило послание Валериана Павловича.

Балашов скорчил недовольную мину:

— Без него бы не догадались… Хотя да, не догадались бы, — со вздохом признался он через минуту. — Что-то я увлекся. — И, помявшись, спросил меняя вполголоса: — Григорий Павлович, пока едем, расскажите еще про будущее? Основные моменты внешней политики хотя бы.

— Будущего нет, — покачал я головой. — Мне понадобилось некоторое время, чтобы это понять, но теперь я точно знаю: будущего нет. И если то, что уже случилось со страной и всеми нами, случится снова, отличий все равно будет немало. Потому надо сделать так, чтобы этих отличий стало еще больше. Как можно больше.

— Что вы имеете в виду?

— Давайте будем непредсказуемы? — предложил я. — От нас — ладно, не от нас, от Васильева, к примеру, ожидают, что он всего-то очередного чижика съест, а он — рраз! И устраивает масштабное кровопролитие. Меня спрашивают страждущие: «О, святый старче Распутин, как мне, сирому и убогому, достичь благодати и вкусить манны небесной?» — а я отвечаю: «Сорок два!» — ну, и так далее, в том же роде. И самое главное, Алексей Алексеевич. Никакого уныния! Уныние — тяжкий грех, вовеки не отмолите, это я вам как Распутин говорю! — и, насладившись смятением и скепсисом на лице собеседника, я демонически заржал.

На мой ржач обернулся недоуменный Денисов, но подполковник махнул рукой, и его младший коллега успокоился. Остаток пути, впрочем, проделали молча. Только на въезде в Царское Село Балашов словно очнулся от дрёмы.

— Сейчас будут Египетские ворота. Вот возле них мы вас и высадим — едва ли кто нас заметит, а лучше избежать лишних кривотолков.

Впрочем, у тех самых ворот нас было кому заметить: толпа не толпа, но человек с тридцать там кучковалось. Тусили они там не просто так: перед собравшимися стоял и говорил… Вот это удача!

— Ну, давайте прощаться, — протянул руку контрразведчик. — На рожон не лезьте, помните: ваша основная задача — опередить и, в идеале, нейтрализовать фон Нойманна.

— А чего его опережать-то, — ответил я. — Если не ошибаюсь, вот он, ораторствует.

С площади послышался смех, и чей-то ехидный голос громко выкрикнул: «Что, Гришка, обрили тебя немцы?».

— Да ладно… — произнес Балашов с такой интонацией, что я почувствовал себя в родном XXI веке. — Впрочем, давайте посмотрим.