Мы из блюза

Тут громыхнула пара револьверных выстрелов, в толпе завизжали. Балашов и Денисов рванули вперед.

Из воспоминаний Николая Гумилева

…До отбытия оставалось немногим менее двух дней, и я решил провести их в Царском. Сентябрь — хорошее время для посещения Царского Села: шумные столичные дачники уже перебрались в город, а местные никогда не отличались ни шумностью, ни назойливостью. В тот день, проснувшись, по обыкновению, рано, я совершал утреннюю прогулку по аллеям и улицам, думая ностальгически о собратьях на войне, неизбежно — об Аннушке, со смущенной тоскою — о Лёвушке. Сами по себе в голове возникали стихотворные строки, чтобы, вспыхнув на миг, вновь раствориться без остатка в мировом эфире. Так и дошёл до самых Египетских ворот, где внезапно обнаружил целый митинг. Собравшиеся относились, скорее, к мелкой обслуге, было и несколько ремесленников — так, я узнал подмастерье сапожника Геворка, у которого недавно поправлял сапоги. Наибольшее удивление вызвал оратор на этом митинге, ибо это был Распутин. Облаченный в монашеский подрясник, с изрядным крестом на пузе. Длинные волосы расчесаны на прямой пробор и стянуты шнурком, борода клочковатая и неухоженная. Облик его был несколько нарочит и карикатурен, доверия у меня ни малейшего он не вызвал. Тем более, что с Распутиным я виделся за несколько дней до того при экстраординарных обстоятельствах, вот как это вышло <…>.

Таким образом, я никак не мог принять подлинность пытавшегося завести довольно, впрочем, индифферентную толпу «святого старца». Однако же, стоило послушать, что этот клоун вещает.

— …и тогда мы всем миром матушке-императрице челом ударим, и прекратит Государь по слову ее войну эту проклятую, и вернутся солдатушки с фронта, а матушка наша всех и кажинного землицей-то одарит! — ораторствовал «Распутин». Ему внимали не без интереса, но, с другой стороны, безо всякой присущей подобным сборищам ажитации.

Тем временем в облике Распутина я обнаружил одну презабавнейшую деталь, о которой, на беду свою, поспешил ему сообщить.

— Милостивый государь, — громко произнес я. — У вас, изволите знать, ус отклеился.

Ряженый вперил в меня тяжелый взгляд нарочито выкаченных глаз.

— Ага! Отродье офицерское, сатанинское! Русь святую кровушкой залить восхотел? — заорал он.

Но тем временем и второй ус последовал примеру первого, и в толпе послышались смешки, а после и дружный гогот — с хлесткими подначками, как исстари заведено в нашем народе. На псевдораспутина это оказало странное действие: он извлек откуда-то два револьвера, и, завывая проклятия, принялся с двух рук палить в меня. В секунду я был дважды ранен: в руку и в голень, и, уже падая, увидел, как от подъехавшего авто бегут два франтовато одетых господина с револьверами в руках.

* * *

— Нойманн, стоять! Брось оружие! — кричал Балашов. Остатки «толпы» стремительно разбегались во все стороны.

Фальшивый старец немедленно перенес огонь на подполковника. К счастью, промазал. Денисов припал на колено, ухватил «наган» обеими руками и максимально быстро разрядил весь барабан. Нойманн упал без движения. От ворот бежали двое караульных, срывая с плеч винтовки с примкнутыми штыками.

— Что-то нерасторопны вы, братцы, — покачал головой подполковник, предъявляя им документы.

— Виноват, ваше высокоблагородие! — хором гаркнули солдаты. — Но ничто же не предвещало… — жалобно добавил один из них.

— Да?! А стихийное сборище в двух шагах от царской резиденции — это вам фунт изюму?! Бегом марш на пост! О происшествии доложить по команде!

— Есть!

Контрразведчик подошел к валявшемуся «Распутину».

— Шесть пулевых. Изрядно стреляете, капитан, — произнес Балашов, сосчитав попадания, включая аккуратную дырку в виске шпиона. Парик с того свалился, стал виден ежик светлых волос. — Спасибо, Вадим Васильевич.

— Рад стараться, — привычно ответил Денисов и побежал к подстреленному офицеру. — Прапорщик, живой?

— Рука, нога. Остальное в норме, господин?..

— Штабс-капитан Денисов, регбюро Генштаба, — и крикнул водителю: — Ерофеев! Бинты тащи! Быстро!

Через полминуты подбежал водитель с бинтами, и с ним пришел еще один штатский.

— Григорий Павлович, — слабо ухмыльнулся Гумилев, — я был уверен, что это не вы в меня стреляли, — и потерял сознание.

* * *

Поэта перевязали, Денисов с водителем перенесли его в автомобиль.

— Откуда он вас знает? — спросил Балашов.

— Доводилось встречаться. Это Гумилев Николай Степанович, прапорщик Александрийских гусар, а ко всему — известный стихотворец.

— Да, знаю такого, то-то лицо знакомое. Но, постойте-ка, вам теперь ведь нет нужды идти туда? Нойманн-то всё…

— Нужды нет, но есть необходимость. Вспомните, что я вам говорил. Логика подсказывает, что мне здесь делать нечего? Отлично, значит именно тут я и останусь. Время не терпит — раненого нужно немедленно в госпиталь.