Мы из ЧК

Раевский и два эсэсовца вели Ходжамурзина по перрону к вокзалу. Занималось пасмурное серое утро. Яшпай шел сгорбившись под тяжестью внезапно свалившегося горя. Думал: «А как Игольников? Успел ли избежать ареста?»

Игольников, Мылов, другие радисты стояли у окон вагона, смотрели в спину Ходжамурзина. Вот он поднял голову, оглянулся и скрылся в проеме вокзальной двери.

В пути поезд часто останавливался на станциях и полустанках. К месту назначения прибыли через два дня. Это было местечко Вайгельсдорф в Верхней Силезии. Школа размещалась в особняках, обнесенных со всех сторон высоким забором. Радисты устроились в помещении, изолированном от других зданий. Ванович, Игольников и Мылов попали в одну комнату.

Сунув сумку с вещами под кровать, Игольников отправился осматривать школу. Около часа шлялся по двору, а когда вернулся, раскрыл окно и долго смотрел на лес, темнеющий за высоким забором.

Учеба в школе продолжалась с июня по ноябрь 1944 года. Постепенно узнали, что Бреслау, где Игольников окончил школу радистов, и Вайгельсдорфская школа по подготовке агентов-диверсантов были крупными учебными разведывательными центрами военной разведки, выполнявшими приказ Гитлера по подготовке агентуры и заброске ее в тыл Советской Армии.

Когда занятия подходили к концу, в школу приехали Раевский, несколько офицеров войск СС, пропагандисты. Они стали убеждать изменников Родины в том, что пришло время вступить в ряды вновь организуемой армии под командованием русского генерала Власова. Многие встретили это сообщение с энтузиазмом. Игольников сник. Он кое-что знал о положении на Восточном фронте и ему не хотелось идти под пули своих соотечественников.

Комендант Раевский заявил:

— Нам остается одно — продолжить борьбу против большевиков, в составе армии Власова, которая формируется под непосредственным руководством рейхсфюрера Гиммлера.

Раевский подробно рассказал о заключенном в ноябре 1944 года договоре между Власовым и правительством Германии о совместной борьбе против Советского Союза. Эта сделка подкреплена деньгами, оружием, снаряжением.

— Так что, — заметил Раевский, — будем обеспечены всем необходимым. Еще и на девочек хватит.

Ни один из выступивших не сказал о причине столь поспешной ликвидации школы. А она была одна: гитлеровская армия к этому времени потерпела на Восточном фронте ряд крупных поражений и ей нужны были люди, способные носить оружие, защищать фашизм.

Фельдмаршал Рундштедт 21 сентября 1944 года представил циркулярное письмо, в котором есть такие слова:

«Фюрер приказал: поскольку борьба на многих участках перекинулась на немецкую территорию… использование каждого боеспособного человека должно достигнуть максимальной степени».

Игольников, Ванович, Мылов, Дударь, Жигайлов попали в состав взвода связи третьего артдивизиона первой власовской дивизии, формировавшейся изменником Родины полковником Буняченко в Мюзенгене.

Когда приехали к месту новой службы, то были приятно удивлены. Мылова с ходу произвели в лейтенанты и назначили командиром взвода связи. Игольникова поставили на должность радиомастера. Получили «теплые» места и остальные.

В апреле 1945 года на смотр своей первой дивизии приехал генерал Власов. Увидев его на строевом плацу, Игольников как-то оторопел. Он представлял генерала совсем другим: статным, подтянутым, строгим. А тот оказался почти стариком с испитым лицом. Хотел было высказать свое удивление стоявшему рядом Жигайлову, но лейтенант Мылов крикнул:

— Прекратить разговорчики!

Только вечером, когда небольшая группа курильщиков уселась на скамейку, стоявшую у казармы, солдаты-власовцы развязали языки.

— Командующий-то у нас не того, — зашептал Дударь. — Высокий, худой. Ноги, как жерди, вставленные в сапоги. Кости через кожу просвечивают.

— Да, — отозвался Игольников. — Зря на меня лейтенант зыкнул, когда я замечание в адрес генерала сделал. С таким командующим долго не навоюешь.

— И вообще он какой-то, — вставил Жигайлов. — Лицо в морщинах, царапинах. Наверное, какая-нибудь красотка погладила своими коготками. Под глазами синие мешки. Пьет, наверное, много.

— Ну, хватит об этом, — сказал Игольников. — Еще ненароком кто услышит. Наше дело солдатское. Плохой был бы, до генерала не дослужился.

Солдаты молча разошлись.

А на другой день, когда Власов уехал, по дивизии поползли слухи, что генералу нет и пятидесяти, что он любит покутить и слывет в офицерской среде неисправимым бабником.

Едва Власов уехал из Мюзенгена, как первая дивизия во главе с полковником Буняченко двинулась к Штеттину. Там, в 80 километрах от города, она заняла оборону, вступила в бой с передовыми частями Советской Армии.