Мы из ЧК

В нем есть такие слова: «…эта работа полезна не только для нашей страны, но и для дружественных нам стран». При последней встрече с вами Чжан Цзян сказал, что через некоторое время придет человек и передаст новое указание. Таким образом, работая на гоминдановскую разведку, вы в то же время сотрудничали с разведкой другого зарубежного государства. Вот так-то, Цзин Чжан-чжу, вы же Хуан Дун-цай и Кин Нагатакэ. Придется рассказать о себе все с самого начала до конца. Только не вздумайте лгать. Это не в вашу пользу.

Цзина била мелкая дрожь. Руки тряслись. Кузнецов налил в стакан воды, подал арестованному.

Цзин попросил закурить и после нескольких затяжек заявил:

— Это конец! Пишите. Я расскажу вам всю правду.

— Давно бы так, — заметил Кузнецов.

И Цзин заговорил. Он рассказывал, как учился в японской школе, потому что отец его был богат и японские власти благосклонно относились к нему. Вспомнил, как на специальных курсах тренировал память. В местной японской тюрьме ему с сокурсниками показывали орудия пыток, учили уходить от преследователей.

Рассказывая об алмаатинском периоде своей жизни, Цзин вынужден был признать, что он остался врагом Советского Союза и сознательно искал обусловленной еще в 1942 году встречи, чтобы продолжать шпионскую деятельность. Припомнил он, как заводил антисоветские разговоры с Цзян Чан-чином, Комаровым, Ван И-саном, пытаясь склонить их на свою сторону…

Догорела вечерняя заря, когда Цзин Чжан-чжу закончил рассказ и бессильно склонил голову, ожидая вопросов. По Кузнецов молчал.

Цзин обеспокоенно вскинул глаза и почти простонал:

— Я устал… Может, пропустил что, так завтра доскажу…

Отправив арестованного, Иван Григорьевич откинулся на спинку стула. Предстояло выяснить отдельные незначительные детали. Но поединок был уже выигран.