Мы из ЧК

— На что намекаешь, Семен? — привстал из-за стола Матцев.

— Видишь ли, Константиныч. Верные люди сказывают, будто амнистию продлили.

— Предателем я не был и не буду, — крикнул Матцев. — А тебе советую прикусить язык.

— Так-то оно так. Но разве Серов не предает нас, выговаривая для себя условия сдачи? Осечка выйдет, прикроется твоим же эскадроном, а сам убежит за границу. Ты, по-моему, говорил, что наша песенка спета. Но выход есть. Посоветуйся с бойцами эскадрона, они тебе подскажут.

— Ты на что намекаешь? — побагровел Матцев.

Потянулся рукой к револьверу, но никак не мог расстегнуть кобуру.

— Не горячись, успеешь! Лучше посмотри, что читают твои подчиненные. — Бредихин положил на стол несколько листовок. — Скажи спасибо, что ко мне попали, не то Долматов вмиг бы разогнал твой эскадрон. А тебя… к стенке.

Дрожащей рукой Матцев поднес к глазам небольшой листок с жирным текстом. Стал читать:

«Бандит! Перед тобой две дороги: сложить оружие и зажить мирной жизнью или вечно скитаться по голодным степям Заволжья и ожидать удара с трех сторон: 1. От Красной Армии; 2. От местных жителей; 3. От своего атамана Серова.

Красная Армия будет уничтожать тебя за то, что ты мешаешь рабочим и крестьянам наладить жизнь. Местные жители тебя ненавидят за то, что ты отбираешь у них последнюю скотину, разоряешь их хозяйство и приводишь сотни и тысячи крестьян к голодной смерти. А пуще всего берегись своего батьки Серова. Пойдешь по второй дороге, тебя ждет беспощадная смерть.

Задумайся и решай.

Больше надейся на самого себя. На Серова не надейся. Советская власть ему много раз предлагала сдаться, но он больше предпочитает грабеж, чем мирную жизнь. Ради того, чтобы побольше награбить, ему не жалко смерти сотен людей, таких как ты! В последний раз решай свою будущую судьбу.

На обратной стороне этого листка пропуск для тех, кто желает сдаться. Покажи пропуск и будешь помилован».

Прочитав листовку, Матцев как-то сразу обмяк, опустился на скамью. Долго и тупо смотрел в угол, где висели иконы. Потом схватил пиалу и на одном вздохе выпил ее содержимое до дна.

— Здорово мы запутались, Константиныч, — нарушил неловкое молчание Бредихин. — Но надо искать выход. Может быть, не такой, как в листовке. Но надо…

Семен оделся, вышел за дверь. Постоял прислушиваясь. В горнице стояла тишина. Бредихин чему-то улыбнулся и зашагал прочь.

…Прошло несколько дней. Бредихин сидел, как обычно, в избе следственного отдела, просматривал опись награбленных ценностей. Вдруг к нему вбежал Овчинников.

— Слыхал новость, Семен? Матцев с эскадроном хотел к большевикам уйти. Не вышло! Мефодий Тарута успел предупредить атамана. А то бы ушли. Матцева в кутузку отправили. Видишь, что подлец задумал. В кармане у него нашли вот это.

Овчинников бросил на стол знакомую Бредихину листовку. И тут же переменил тему разговора.

— Выпить есть? А то башка трещит после вчерашнего. Опохмелиться бы надо.

— Чего нет, того нет, — ответил Бредихин. — Подожди минутку. Я мигом сбегаю. Тут недалеко.

— Валяй! Когда вернешься — позови.

Семен вышел, но не на центральную улицу, где жила шинкарка, а в переулок. Перемахнул через глиняный дувал, пробежал через сад и оказался у дома, в котором остановился Авдеев. Ворота и калитка были заперты. Чтобы не поднимать шума, Бредихин, оглядевшись по сторонам, перелез через двухметровый забор.

Авдеев встретил Бредихина вопросом:

— Что случилось?

Семен рассказал, что Серов ведет переговоры с Уральском, оттягивая час расплаты и одновременно готовится к прорыву через Ташкентскую железную дорогу. Прорыв назначен через пять-шесть дней.

— Значит, через неделю, — уточнил Авдеев.

— Да. Так утверждает Матцев.

Бредихин подробно доложил о встрече с Матцевым. Но когда сообщил, что тот арестован и у него изъята листовка, Авдеев всплеснул руками:

— Как ты мог так опрометчиво поступить! На такой риск тебе никто санкции не давал. Ведь мы не знаем, как в данном случае поведет себя Матцев. Может, тебя уже разыскивают? Эх Семен, Семен!