Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - продолжение

Место для засады нам найти не удается – вся эта сторона, включая дорогу, сильно заболочена. Местами торчат груды земли, но мое предложение укрыться за ними, красавец отверг с ходу – по его словам пуля из банального АК этот бугорок просадит, ну а за упавшими деревьями прятаться совсем не годится – древесину, тем более гнилую, даже укорот пробьет без натуги. Вижу, что ему место не нравится категорически.

На мой взгляд тут тоже не шибко—то устроишься, все как на ладошке, да и кустарник жидкий. Для засады место никак не подходит. Неизвестно, кто кого первым заметит – мы врага, или он – нас. Даже камуфляж на красавце тут не годится, выделяется он на этой болотине, не так, как белый зимний маскхалат. Но тоже лезет ярким пятном в глаза.

Я—то теперь умный, поднатаскали меня сослуживцы, потому гляжу уже со смыслом на местность, понимая, что выбрать место для засады – очень непросто, много всего надо учесть. Особенно в нашем случае, когда не известно сколько врага попрется и потому к требованиям по засаде добавляется и проработка отхода. Нам тут отходить некуда.

— Давай—ка вперед продвинемся, там поудобнее будет – говорит красавец, еще раз критически оглядев сырую низинку.

Я соглашаюсь. Осторожно продвигаемся по обочине.

— Ты под ноги смотри, а я поверху – рекомендует калека.

— И что я должен смотреть под ногами? – уточняю я.

— Например мины. Например растяжки.

— Дык эта – искренне удивляюсь я – не обучен. И как тут в такой грязище мины разглядишь? Помнится трава над минами жухлее, так эти сукины дети не мины, а самострелы применяли. И кстати – вот проволоки чертова куча, поди пойми что тут где!

На дороге и впрямь вывалено несколько размахренных мотков тонкой проволоки, уже поржавевшей. И мне здорово везет – у дохловатой на этой болотине березки замечаю какой—то зеленый вырост, оказывающийся примотанной к стволу гранатой Ф—1. И проволочина от нее отходит в общую кучу и усики чеки разогнуты.

Всадник минутку оценивает эту картинку, потом мотает головой – мы обходим сильно взяв в сторону. Под моими ногами и под лошадкиными копытами сочно чавкает. Демаскируем мы себя изрядно.

Мне очень неуютно. Еще и то, что промок до задницы – не подумал, бойко выливая лежа воду из берцев, что она стечет вполне естественным путем. Мокрая одежда липнет к телу, ноги, наверное, тоже сотру, сырые носки для этого подходят лучше наждака. Чертова промоина, будь она неладна. Надо было не выдрючиваться, а на лошадке форсировать, благо спутник предлагал внятно. Не стрелял же никто.

Хотя это я сейчас знаю, а тогда… Впрочем мне есть о чем беспокоиться и так, без стрельбы. На жаре эффект мокрых портков чреват массой всякой гадости, особенно же часто у мужиков бывает такая неприятность, как потертость. Кожа—то мокрая разбухает, мацерируется, верхний плотный роговой слой становится рыхлым и потому, там где трется обо что—нито ссаживается за милую душу. И раньше всего – аккурат между ягодицами, в междупопии. А с такими ссадинами не то что бегать, ходить больно. И заживает потом неделю.

У меня, правда, есть при себе вазелин, но что—то кажется мне, что если я встану и начну себе задницу вазелином мазать (а это единственно, что от потертостей таких спасает) – мой спутник этого не поймет, или поймет, но не так. А что—то предпринимать надо, потому как слышу я уже первые звоночки – и ноги собью до кровавых мозолей и с задницей непорядок будет. А это уже не боец. С потертостями—то…

Видимо я всерьез стал праздновать труса. Мне становится страшно до озноба. Еще хуже – мне просто жизненно важно скинуть мокрые портки и усесться орлом, потому как медвежья хворь накатывает волной. Только лютый стыд перед красавчиком не дает мне это сделать. На мое удивление всадник решительно, хотя и нервно заворачивает лошадь и очень быстро, вроде как рысью это называется просто напросто дает стрекача. Бегу за ним, не понимая, что это такое с ним и со мной.

Через полста метров мне является чудо – страх пропал совершенно и молниеносного желания гадить – нет как нет. Я спокоен и внешне и внутренне. Как—то неловко. Красавчик тоже мнется и чувствует себя уже не так вальяжно как раньше, во всяком случае не смотрит на меня сверху вниз. Ну то есть фактически именно так и смотрит, потому как на лошади сидит, но взгляд стал растерянным. Что—то с ним тоже не того. Ну, в конце—то концов корона с меня не свалится. Да и как медику мне можно быть в меру бесстыжим, потому я и спрашиваю его напрямик:

— Я сейчас впал в панику и чуть не обосрался от страха, пардон за мой французский. Ты что—то тоже не в лице. Есть какие—нибудь мысли на тему этой моей внезапной паники?

— У тебя значит то же самое? – осторожно спрашивает красавец, лицо которого постепенно розовеет. И даже краснеет.

— То же. Если б не привычка утром делать все дела до самого большого включительно – я бы позорно навалил себе в штаны. Спасло, то, что просто нечем. И со мной такого не бывало раньше никогда. Эманации зла, что ли?

— Не знаю, тут подумать надо. Я—то не так дешево отделался – виновато признается калека.