Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 1)

С этими мыслями Ирина бойко направила своего коня в очередную лужу. Немного великовата лужа была, но Ира посчитала, что проскочит, сегодня уже приноровилась. Что-то по-крокодильи внезапно рыпнулось под колесами мотоцикла, с хрустом ударило в мотоцикл, остановив его сразу и жестко, отчего у Ирки зубы ляскнули, ее бросило животом на руль, собачонку выкинуло из корзины, а словно уткнувшийся в стенку мотоцикл медленно с тошным хрустом стал заваливаться набок, в лужу. Ириха наверное бы устояла на ногах, да не повезло, зацепилась за что-то ботинком и, взвизгнув не хуже Сюки, шлепнулась в воду. Тут же вскочила, хватаясь за кобуру, заозиралась. Взбаламученная лужа лежала спокойно, слабое волнение на глазах утихало, только от валявшегося на боку мотоцикла шустро растекалась радужно переливающаяся пленка, затягивавшая поверхность воды.

* * *

— А чем все же Вивисектору, дважды покойному, удавалось держать своих морфов в повиновении? — спрашиваю я у задумавшейся наставницы.

— Это страшная военная тайна — невесело улыбаясь отвечает она.

— Вот прямо так?

— А как вы думали? Разумеется тайна. Большая часть работы лаборатории засекречена по-настоящему. Так что я могу дать вам необходимую информацию только в том случае, если вы подпишетесь принять участие в работе некролаборатории. И никак иначе, не обижайтесь. Тут не моя прихоть.

— Боитесь, что разболтаю? — уточняю я.

— Нет, не в этом дело. Просто есть протокол работы лаборатории. С соответствующими допусками. Работаете с нами — получаете допуск. Нет — тогда только та информация, которую разрешит выдать спецчасть.

— Ну да, ну да. Секретность ради секретности. Прямо совком повеяло. У меня отец должен был принять участие в конкурсе на проектирование ряда зданий в Ханое. А допуска у него не было. Вьетнамцы прислали карты города для привязки проекта к местности и рельефу, а ему карты выдать не могут, они секретные. Ну то-се, время потеряли прорву, наконец оформили допуск и торжественно выдали карты Ханоя.

Валентина Ивановна смотрит на меня снисходительно и только из вежливости интересуется — в чем соль рассказа?

— Да в том и соль, что карты были американские. Генштаба Ю ЭсЭЙ. С грифом 'топ сикрет'. Надо полагать — трофейные. Вот такая вот секретность получилась. Чистый совок в худшем смысле этого слова.

— Забавная история. Ваш отец выиграл конкурс?

— Нет. Опоздал со сдачей проекта — из-за этих идиотских карт.

— Жаль. Однако вернемся к нашим баранам и морфам. Это не мое требование. Но должна заметить, что я согласна с этим подходом. И так слишком много уже вам понарассказывала.

— Знаете, меня очень беспокоит именно влезание в эти тайны. Тут легко попасть в расход. Посчитают, что слишком много знаешь — и все, пропал бесследно. Ну и зачем мне это? В конце концов наша Охотничья команда и не самая боеспособная и не самая многочислнная и вооружена не самым лучшим образом. Сколько таких команд, не считая чисто военных формирований? Да всяко не меньше сотни!

— 214. Это не считая частей и подразделений гарнизона Кронштадтской ВМБ. Видите, опять вам выдала служебную информацию.

— Премного благодарен. Но так с чего именно нашу группу напрягать?

— По целому ряду причин. Например, вы единственная группа, в которой целый врач действует.

— Ну, как-то оно звучит настораживающее — 'целый врач'. Мне как-то не хотелось бы становиться нецелым. Фрагментированным. И я видел, как оно бывает. Когда с грязными перчатками расстаются.

— Вы про своего недавнего сослуживца, капитана Ремера и его напарника Копылова?

— Опа! А вы что о них знаете???

— Довольно много. Возможно больше вас.

— Но… откуда?!

— Видите ли, это опять же информация не для широкого круга лиц. Но разумеется мы должны были навести справки о тех, кто уж совсем рядом с нами крутится. Да я признаться и о вас забеспокоилась. Вы человек добродушный, растяпистый, наивный. Почему бы и не подстраховать, если есть такая возможность? Так вот касаемо грязных перчаток… так поступают либо с одноразовым материалом, который больше не пригодится никогда, либо сдуру. Вот например с Ремером так поступили сдуру, если вас это интересует. Ценный человеческий материал выкинули только по глупости. А уж вас и тем более списывать нет резона. После операции что выкидывают? Одноразовые перчатки, грязные тампоны и салфетки. А вот например не то что большой ампутационный нож, но даже зажимы Кохера заботливо отмывают и стерилизуют. Так?

— Ну, так…

— Вот и смотрите. Ценный инструмент — берегут как зеницу ока. Потому что нужен, а другой такой на земле не валяется. И заменить нечем. Конечно побояться придется. Но за все платить надо, увы-увы.

Тут Кабанова глубоко вздыхает и неожиданно говорит: