Мы из розыска…

— Ну и шуточки у вас… — Врач пристально посмотрел на Андрея. — Кто такой Михалев? Я звонил по поводу… — он заглянул в бумагу, — Пиленова.

Сидящий на кушетке бородач с достоинством склонил голову, показывая, что речь идет именно о нем.

— Удар по голове с повреждением кожного покрова и попытка удушения… Видите следы на шее?

— Ну, товарищ доктор… — прервал его бородатый, пытаясь суетливыми движениями спрятать под шарфом свежую повязку. Хотя рисовать в таком состоянии он мог, самые обыденные движения давались ему с трудом. Дрожали пальцы, жесты неуверенные…

«Приблизительно пол-литра сорокаградусной… — попытался определить объем выпитого Утехин. — Если только не имел место коктейль типа пиво-водка…»

— Товарищ доктор, — просящим голосом повторил мужчина. — Мы же с вами интеллигентные люди. К чему такие сложные термины? Ну, ударился! Ну, упал!.. При чем тут милиция… — он перевел взгляд на Андрея и неожиданно представился: — Пиленов… Художник…

— Документы есть? — Андрей с профессиональной бесцеремонностью разглядывал бородатого.

— А как же! — Пиленов принялся придирчиво обшаривать карманы.

Андрей повернулся к врачу:

— Можно взглянуть на медкарту?

Тот подал торопливо заполненный бланк на грубой бумаге.

— Личные данные записаны со слов. Проверять нам некогда. А то бывает, что и этого не успеваем сделать. Потеряет сознание, и все — выясняй потом: кто, откуда…

Углубившись в изучение диагноза, Андрей понял, что с медицинской точки зрения состояние больного опасений не внушает. Можно отпускать хоть сейчас, а значит, и закрывать дело…

«Живет на Верхней Масловке», — на всякий случай прочитал он. Андрей знал этот дом, в котором жили живописцы, графики, «прикладники». Стоял он недалеко от метро «Динамо», где поблизости располагался и главный милицейский стадион страны. Ездить туда от работы было неудобно, с пересадками. Как же, спрашивается, попал сюда этот бородатый? «Чего его занесло в гости? Может, опросить, на всякий случай составить бумаги и отправить, куда следует… Подумаешь, художник, в вытрезвителе ему сейчас самое место, раз вляпывается в истории…»

— Куда они подевались? — вслух недоумевал Пиленов, ощупывая даже швы одежды. — И деньги исчезли…

— Совсем ничего не осталось? — едко улыбнулся своим предположениям Утехин. — И большая сумма была, позвольте полюбопытствовать?

Пиджак Пиленова валялся на кушетке рядом с пальто. Носовой платок, видимо, служивший и тряпкой для вытирания кистей, карманный хронометр на цепочке и какая-то красноватого цвета книжечка дополняли картину.

— Это вам! — Пиленов, пошатываясь, подошел к столу и положил документ перед Андреем, затем продолжил с неослабевающей энергией поиск. — Ничего не понимаю… Я же их сюда в конверт клал. Все девятьсот сорок два рубчика… Я сегодня за картины деньги получил, — пояснил он. — Так, понимаете, повезло — сразу две штуки купили: «Гиацинты у зеркала» и «Март».

Андрей взял в руки книжку. Ему не доводилось видеть билет члена Союза художников. «Черт побери! Кажется, отвертеться не удастся, — подумал он, тоскливо посмотрев в окно, за которым отчетливо виднелся угол родного дома. — Полчаса провозимся здесь, как пить дать, потом еще в вытрезвитель ехать…»

Андрей захлопнул книжечку и положил ее на стол рядом с медицинской картой:

— Доктор, у вас не найдется свободного кабинета, чтобы нам выяснить у пациента некоторые обстоятельства?

— Вы полагаете, он в состоянии? — врач выразительно щелкнул пальцем по горлу. — Может, отложить до утра?

Андрей криво усмехнулся — улыбка вышла жалкой.

— Как там, доктор, говорили древние? Будет день — будет новая пища?

— Древние говорили и так, по более подходит к вашей работе, мне кажется, другая формулировка: «Бис дат, кви цито дат!» Что значит — «Вдвойне дает тот, кто дает скоро!». Спешка ради итога?

— Отчетность тут ни при чем, доктор. Ваш намек достаточно прозрачен, а как насчет кабинета?

— Что ж, садитесь за мой стол, я пойду в терапию…

— Спасибо! — Андрей быстро переместился в кресло и сделал знак художнику.

Пиленов, повинуясь жесту оперуполномоченного, пересел к столу, продолжая нетвердой рукой отряхивать брюки.

— Рассказывайте! — Андрей удобно расположился в кресле, с наслаждением вытянул ноги и смотрел на художника сквозь полуприкрытые веки — так он мог просидеть до утра; уютно, тепло…

Пиленов с достоинством пригладил непослушную шевелюру, оправил ладонью бороду и, вздохнув, начал чуть охрипшим голосом:

— Утром, как я говорил, в салон поехал. Получил деньги за картины. Сделал кое-какие дела и решил это событие отметить… У нас принято некоторые моменты в жизни, например, гонорары, отмечать с друзьями. Делать это положено с шиком — не в мастерской, само собой… Там тесно, холодно, пахнет растворителями, краской… Пока пишешь, эти ароматы не замечаешь, а праздновать среди них — извините… Что за радость гулять среди багета… Встретил Толю Алексеева, Виноградова, и пошли мы в кабак. Ребята они хорошие — художники отличные, а не везет им фатально! Ну, потрясающе не везет…

— Пошли-то куда? — направил рассказ в требуемое русло Утехин.