Мы из Тайной канцелярии

Напротив вспыхнула и быстро погасла ссора. Разошедшихся мужичков утихомирили их же товарищи.

Имелась и культурная программа. Играл «оркестр», состоящий из двух огольцов. Один наяривал на чём-то вроде домры, второй постукивал в бубен и заунывно напевал. От этого стона, по недоразумению на Руси называвшегося песней, хотелось заткнуть уши и повеситься.

Представляю, каково было Ивану. Чтобы не выделяться от других, он взял немного закуски и кваса.

«Тебя нужно сменить. Рискованно: вдруг опознает?», — сообщил я.

«Меняй».

«Плохо, что мне тоже нельзя. Кого выберешь: Василия или Федю?».

«Лучше бы Хрипунова. Он надёжней».

Карета остановилась в полусотне шагов от кабака. Я спрыгнул с козел, открыл дверцу и, глядя на настороженные лица копиистов, произнёс:

— Ивана нужно подменить. Можем спугнуть дичь.

— А где он? — спросил Турицын.

— Неподалёку, рядышком совсем. В кабаке через дорогу сидит.

— В кабаке?! — Василий оживился. — Это я завсегда, с превеликим удовольствием.

— Погодь, — охладил его порыв Хрипунов. — Пропусти-ка. Я пойду.

Он спрыгнул на землю и отправился в кабак.

Турицын вздохнул:

— Что за невезуха такая! Всегда так!

— Не переживай, вдругоряд не обойдём, — заверил я.

Поступила ещё одна картинка от Ивана. К «клиенту» присел плюгавенький мужичок, пропойца пропойцей. Один глаз у него был затянут бельмом, во рту наблюдался серьёзный недоштат зубов. Криво ухмыляясь, он что-то прошамкал. «Клиент» брезгливо отодвинулся, но плюгавый был настойчив, вцепился в его одежду и принялся наговаривать на ухо. Что было дальше, я не узнал. В кабаке появился Хрипунов, сменивший Ивана.

Елисеев забрался внутрь кареты.

— Ничего не понимаю: сидит, пьёт. За кой леший его сюда понесло?

— Много пьёт?

— Нет, по глоточку. Будто смакует.

— А чего смаковать? Вино есть вино! Его кушать надо! — изрёк Турицын.

Я с ним согласился:

— Именно! Не похоже, чтобы он сюда нажраться пришёл. Думаю, ждёт кого-то. Нервничает. Свиданка у него тут на случай всяких неожиданностей.

— Знать бы с кем, — шмыгнул носом Иван.

— А для чего мы его караулим?! — воскликнул я. — Узнаем! Надеюсь, Федька не оплошает.

— На Федьку надёжа слабая. На вино хмельное слабоват. Ежли зачнёт, пьёт без удержу. Через то немало на своей шкуре испытал — поди, дублёная уже стала, — сказал Турицын.

— Ты мне Федьку не хай! Особливо за глаза, — жёстко сказал Иван.

Василий пожал плечами и смолк.

Сидеть было скучно. Разговор совершенно не клеился. Я пожалел, что нет у меня при себе никакой книжки: время бы скоротал. Но как-то не сложилось. Дорогое удовольствие, к тому же своих литераторов шиш да ни шиша, а переводные романы утомительны в силу своей специфики. Я и до попадания в прошлое ими не увлекался, предпочитая поддерживать отечественного производителя. При всей его сермяжности, он ближе, понятней и родней.

Про газеты вообще молчу: любой «нумер» местных «Ведомостей» не вызывал ничего, кроме зевоты. Не умеют местные борзописцы завлекать читателя, расцвет жёлтой прессы и серьёзной аналитики ещё впереди. Публикуют государственные указы, перепечатывают новости из зарубежной прессы, ведут наивную до умиления хронику происшествий. Ну и коммерческие объявления, как без них. Всё это на серенькой плохонькой бумаге, скверно пропечатано и столь же скверно изложено. Будто нарочно, дабы глаз спотыкался.

Сколько собирался просидеть в кабаке наш «клиент» — одному богу известно. Минуты тянулись за минутами. Турицын так даже задремал, словно справный солдат. Мы с Иваном обменивались мысленными сообщениями и валяли дурака, других занятий всё равно не нашлось.

Оглянувшись назад, признаю, что вели мы себя в тот день и час слишком глупо и беспечно, не понимая, что имеем дело с хитрым и жестоким противником. Но сделанного не воротишь, убиваться и сожалеть поздно. Не на кого было равняться, приходилось извлекать выводы из своих ошибок, а не учиться на чужих.

Появление Хрипунова застало нас врасплох. Было достаточно взгляда, чтобы понять: случилось непоправимое. Он тяжело дышал, лицо было растерянным. Таким я его ещё не видел.

— Беда у нас, — оправившись от волнения, сказал Фёдор.

— Что стряслось? — спросил враз проснувшийся Турицын.

— Обвели нас вокруг пальца…

— Нешто сбёг гадёныш?

— Хуже, Вася, намного хуже: убили яво, да так ловко, что никто и не сообразил.

На улице было тихо, ни единого крика: никто не звал полицию или лекарей. Тишина эта напрягала, выводила из себя.

— Погоди, Фёдор. Давай по порядку, — попросил я, с ужасом представляя, что произойдёт дальше. Тысячи мурашек побежали по коже.

— Чего тут сказывать! — махнул рукой Хрипунов. — По всему видно: траванули яво. В питьё яду смертельного брызнули и всё, улетела душа в небеса.

— Отравили, значит, — задумался я. — А почему ни крика, ни ора?

— Дык никто не знает ищё. Я смотрел-смотрел на него: вижу, сидит нелепо. Потом брык! Носом в тарелку! А у самого выпито с напёрсток. Мне енто сразу подозрительным показалось. Ближе к нему подсел, прислушался — не дышит уже. Совсем копыта откинул, упокойничек. Тогда я тишком-тишком и на свежий воздух, к вам с сообщением. Такие вот пироги с блинами, братцы!