Мы из Тайной канцелярии

— Я за всех не ответчик, — пожал плечами кабатчик. — Коли завёлся какой душегуб, мне об том не сказывали. Сие полициянтов забота, у них спрашивайте.

А сам тишком подвинул заветный кошель, нарочито приспособленный для таких вот случаев. Денег, конечно, жалко, ну да покой важнее.

Хрипунов и смотреть на взятку не стал, мигом перемахнул за стойку, вцепился в горло «пирату», так сдавил, что у того глаза чуть наружу не вылезли.

— Ты, дядя, с Тайной канцелярией не шути! С нами шутки плохи! Хочешь, кадык тебе вырву?

— Пусти, — захрипел кабатчик. — Пусти… Удавишь!

— Что, отец-греховодник, натужно?! — весело спросил Хрипунов и сдавливать перестал.

Отшатнувшийся кабатчик тронул покрасневшее горло, хотел что-то сказать, но из груди вырвался странный клёкот. Тогда он схватил кружку хмельного вина, разом опростал её и встал, уперев руки в боки.

— Хотел я с вами по-хорошему, да, видать, не желаете. Что ж, пеняйте на себя! Прости мя грешного, Господи!

— Ты, скотина такая, зубы не заговаривай! Говори, кто у тебя зельем пользуется?! — рявкнул Фёдор.

И полетел обратно через стойку. Удар у кабатчика оказался силы необыкновенной.

Закипела драка. Кабацкие служки, кормящийся при кабаке люд, тати, разбойники, коих тут было предостаточно, все они бросились на канцеляристов, быстро смяли солдат.

Мелькали кулаки, с грохотом ломались столы и лавки, вдребезги билась посуда. Отчаянно вопили гулящие девки: кто-то, пользуясь царившей суматохой, уже тащил их в укромные уголки, тискал, раскладывал на полу, урча, лез мужским естеством в срамные места.

Какой-то густобровый парень орлом налетел на Ивана-копииста. Тот уклонился, схватил недоброго молодца за рваный армяк, раскрутил, будто юлу, и отправил в дальний полёт. Брык и всё! Только сверкнули в воздухе стоптанные лапти да запахло дурным.

Вот ещё один: краснорожий мужик, наклонив голову, кинулся на Ивана, словно бык на красные порты. С ним копиист обошёлся сурово: стукнул по толстой шее, отправив в глубокий сон.

Трах! Брызнула кровь, полетели чьи-то зубы. Это расстарался Хрипунов, приложив первого, кто под руку подвернулся. Бил, не разбирая, прав иль виноват. Оказался рядом, бирюком смотришь — получай, сокол ясный, гостинец, прощайся с тем, что во рту жмёт!

Гость, что из будущего прибыл, тоже в долгу не оставался. Ему — раз, он — два. Лупцевал по-хитрому, пуская в ход руки и ноги. За вихры хватал да к коленке прикладывал. Только вьюшка по сторонам брызгала!

Турицын, что в дверях стоял, никого не выпуская, отломил от скамьи доску да от напиравшей толпы отмахивался, будто комаров от себя отгонял. Вжик! И с ног долой православного. Вжик! Опять на одного супротивника меньше. Кое-кто уже за ухом зачесался, подумывая, куда бы забиться, не под стол ли полезть от такой напасти?

А Турицын знай себе доской машет и машет, словно мельница крыльями! Ажно в воздухе свист стоит.

Взвизгнув бабьим голосом, смуглолицый, цыганистого вида вор, вытащил из сапога остро заточенный ножик, поискал глазами годного супротивника и мягко, по-кошачьи, подскочил к нему. Изловчившись, ткнул ножом в незащищённый бок, а потом столь же ловко отпрыгнул.

Подраненный солдатик осел, выпустил из рук шпагу. «Цыган» наметил новую жертву, перетёк к ней, послал вперёд нож… Копиист Елисеев, на которого наседал дюжий мужичина с кулаками молотобойца, краем глаза углядел новую опасность и отклонился. «Цыган» уже ничего не успевал сделать, его лезвие пропороло брюшину здоровяка. Тот охнул, схватился за лезущие наружу внутренности и в таком положении упал.

Елисеев оказался вблизи убийцы, заученным движением вывернул его руку, заставив уронить «перо», поднатужился… Затрещали кости. «Цыган» с душераздирающим воплем стал кататься по полу, покуда не потерял сознание от чьего-то пинка сапогом в висок.

Устранив эту угрозу, копиист кинулся на помощь Хрипунову. Тот пропустил удар и теперь едва держался на ногах. Его лицо было разбито в кровь. Спеша к нему, Елисеев успел по пути врезать по голой заднице мужика, пластавшего на полу одну из гулящих девок. Тот закричал от боли. Крик был обиженный, жалкий. Девка опамятовалась и тут же вцепилась ногтями в лицо насильника, уродуя его, превращая в страшную маску.

Хрипунов с благодарностью принял подмогу. Отдышался и замолотил с новой силою. На пару с Елисеевым они были воистину разрушительным механизмом из человеческой плоти и крови.

Кучеру тоже довелось проявить себя. Дрался, как привык в кулачных боях стенка на стенку. Упавшего не добивал, соседа прикрывал. Если бил, так наверняка. Чувствовался в его движениях немалый опыт.

Войдя в азарт, покрикивал, да всё больше позаграничному. И сложно было понять, что означают его слова: не то ругательства, не то абракадабра какая. На многих его выкрики оказывали прямо таки волшебное действие: даже самые отчаянные сорвиголовы шарахались в стороны или пугливо вжимались в стены.