Мы карелы

Васселей вернулся в избушку, лег на свежие березовые ветки и, думая об Анни, заснул.

…И Анни пришла к нему. Почему-то она была в своем свадебном наряде, только теперь она показалась еще красивее… А глаза у нее были печальные-печальные. Она даже не вошла в избушку. Васселей зовет ее, а она не идет, стоит во дворе. Он хочет подняться и не может, ноги не слушаются…

— Васселей, где ты? — спрашивает Анни, хотя видит его. — Сколько лет я жду тебя. Все плачу и жду.

— Анни, я иду! Я иду домой!

— Нет, не домой ты идешь, — плачет Анни. — Вспомни, много ли хорошего у нас с тобой было в жизни? Мало было, и то ушло, улетело на крыльях лебедушки в осеннюю погодушку.

Из лесу выходит Пекка, цепляется за материнский подол и тянет ее, тянет.

— Иди ко мне, сынок, иди, — зовет Васселей, а мальчик не слышит. В страхе глядит на бородатого чужого дядю, отца родного не признает.

А тут из чащи выходит лосиха и начинает рогами выталкивать Анни и Пекку с полянки. Анни не хочет уходить, но лосиха прогоняет ее.

Потом мама идет с водой. Она несет на коромысле два огромных ушата. Идет и ворчит на Васселея:

— Все валяешься да шатаешься без дела. Сено косить некому, птицу добывать некому…

— Иду, мама, иду…

Васселей опять пытается встать, чтобы помочь матери, а ноги не слушаются. Отец сидит в избе у печи.

— Помоги, отец, подняться, — просит Васселей.

— Нету у меня силы поднять тебя, — печально говорит отец.

— Помнишь, я маленьким в болото провалился? Ты вытащил меня.

— Тогда ты был маленький. Теперь сам выбирайся из болота.

Как ни старался Васселей, а подняться не в силах. Отец протянул ему руку, Васселей тянется, а дотянуться до нее не может.

И тогда он слышит злорадный смех: Левонен стоит у двери и хохочет.

— Сволочь! Бандит! Врешь… я поднимусь, поднимусь… — кричит Васселей и… просыпается.

— Даже во сне этот бандит не дает покоя, — проворчал он.

Сумбурные, запутанные, страшные, как и сама жизнь, сны лишили Васселея покоя. Он больше не мог оставаться в этой тихой избушке. Он начал готовиться в путь: развел огонь и стал жарить лосятину. На приготовление мяса ушла вся соль, которую он собирался взять с собой. Пришлось снять со стены берестяную солонку и взять из нее. Но Васселей взял не всю соль: он оставил немного и для других. Ведь сюда может кто-нибудь прийти. Не такой уж он законченный негодяй, чтобы ему было безразлично, что о нем подумают! Завернет путник в избушку — и увидит, что до него здесь побывал хороший человек. Васселей подвесил рядом с солонкой порядочный кусок засушенного жареного мяса и начал складывать рюкзак.

Шкуру и требуху лосенка Васселей утопил в болоте. Перед избушкой остались сгустки засохшей крови. Пусть остается, пока дождь не смоет, решил Васселей. Ведь не только здесь он оставлял за собой кровавый след…

Через два дня к избушке, в которой ночевал Васселей, подошли два путника.

Так как Пааволу нельзя было посылать на задание в паре с Васселеем, Таккинен дал особое поручение: добраться до указанного-пункта и доставить к главнокомандующему прапорщика Хоккинена. Прапорщик Хоккинен, или Мийтрей, как его называли прежде, должен был доложить командованию о готовности карельского народа к вооруженному выступлению на самом севере.

Хотя Паавола все еще был в чине капрала и выполнял лишь роль провожатого, все же по отношению к Мийтрею он, по старой привычке, вел себя как начальник. В глубине души он презирал этого скороспелого прапорщика. Паавола привык и воевать и убивать в открытую, как подобает солдату, и считал, что не дело настоящего мужчины пакостить исподтишка. Он считал, что так ведут себя только продажные души, которые могут предать кого угодно.

Он ненавидел Мийтрея еще и потому, что тот своими грязными делами сумел добиться звания прапорщика, в то время как он, Паавола, отправившийся в третий поход в Карелию, участвовавший во многих боях и считавшийся по праву любимцем главнокомандующего, до сих пор ходит в капралах. Поэтому, когда они с Мийтреем вышли к таежному озерку и увидели рядом с вешалами для сетей рыбачью избушку, Паавола остался в зарослях и приказал Мийтрею:

— Сходи-ка погляди, что там. Я подожду здесь.

Видно было, что Мийтрей рассердился. Какое право имеет капрал приказывать прапорщику? Но все же подчинился.

— Иди, иди, — шептал про себя Паавола. — Не так уж дорого стоит твоя шкура, чтобы из-за нее так осторожничать.

Приблизившись к избушке, Мийтрей заметил, что дверь прикреплена петлями, сделанными из совершенно свежих прутьев. Затаив дыхание, он застыл за деревом. Но вокруг все было тихо, и он успокоился. Если бы в избушке были люди, они бы оставили кого-нибудь в карауле.

Мийтрей подкрался к избушке, прижался к стене и стал слушать. Потом набрался храбрости и чуть приотворил дверь. Внутри никого не оказалось, но кто-то недавно был здесь: пол застлан свежими березовыми ветками… Мийтрей заметил кусок мяса и берестяную коробку с солью. Схватив их, он бросился обратно и тут увидел такое, от чего у него перехватило дыхание, и он, объятый ужасом, побежал к Пааволе.

— Там… вся трава… в крови, — с трудом выговорил он. — Там… убивали.