Мы карелы

— Не бойся — не отравлю. Какие вы недоверчивые… Всего боитесь, — засмеялась девушка, залпом осушила чашку со спиртом и, запив его водой, снова наполнила чашку. — Пей.

— Успею. А где же твоя Татьяна?

— Пошла в деревню. Не бойся — она не выдаст. Она сестра моей покойной мамы.

— Так ты карелка?

— Да, по матери. Отец у меня был финн. Ну, пей. Остальное возьмешь с собой.

Рийко выпил и пытался обнять девушку. Она прильнула к нему, но тут же встала.

— Ты раздевайся и ложись. Я сейчас приду.

Оставшись один, Рийко подошел к кровати. Сунул руку под подушку, потом под матрац. Под периной оказался браунинг. Он сдернул простыню. Перина была в больших пятнах неотмывшейся крови.

— Можно? — спросила девушка из сеней. — А то мне холодно.

— Входи.

Увидев, что простыня сдернута с перины, девушка метнулась к кровати, сунула руку под перину и, вскрикнув, бросилась в ярости на Рийко. В руке у нее сверкнул откуда-то взявшийся финский нож.

Рийко перехватил ее занесенную руку, вывернул нож.

— Садитесь! — приказал он по-фински и сдернул с окна одеяло. Это был сигнал своим.

Когда пришли Нифантьев и два бойца, Рийко велел осмотреть весь дом.

Искаженное злобой лицо уже не напоминало лицо ребенка. Дрожащими руками она налила в чашку спирта и залпом выпила.

— Дайте мне папиросу, — попросила девушка. Закурив, отшвырнула поданную ей папиросу. — Тьфу, противные. Все у вас противное! Ну, спрашивайте. А то мне некогда.

Бойцы обыскали весь дом, но ничего не нашли.

— Где Павлов?

— В проруби! — выкрикнула девушка. — Жаль, что вы спаслись.

— Одевайтесь, — Рийко бросил девушке пальто.

Но она возвела глаза к потолку и сказала отрешенным голосом:

— В таком виде я служила господу, и такой я предстану перед ним.

— Она что, помешанная? — спросил Нифантьев.

— Фанатичка, — ответил Рийко. — Одевайтесь. А то нам придется вести вас в таком виде. А там мороз.

— Убивайте тут! — заявила девушка, но стала одеваться.

— Вас зовут Кертту? — спросил Рийко.

— Для вас я Кертту. Перед богом я Импи Мухтонен.

— Мухтонен? Вы не дочь оленьего короля? — Рийко слышал это имя.

— Да, я дочь человека, геройски павшего за свободу Карелии. Моя мать тоже погибла под Коккосалми. Я мщу за них.

— Импи?[5] Имя вам дали неподходящее.

— Меня зовут Импи, и я умру достойной этого имени. Воистину, я явлюсь к избраннику моему Иисусу Христу чистой и непорочной.

…Все чаще выглядывало солнце. С крыши заставы свисали длинные хрустальные сосульки. Дни стали светлее.

После гибели Павлова ребята сильно переменились, стали подтянуты, строже к себе, они более тщательно чистили оружие, более бдительно несли службу. Заучивали положения устава, понимая, что это нужно не для того, чтобы ответить командиру, если тот спросит, а для несения службы по охране мира и безопасности своей страны.

Дни, когда приходила почта, были как праздники. Рийко получал письма от Веры. Иногда ему приходило от нее сразу два письма. Вера посещала кружок ликбеза, и Рийко наряду со школьным учителем, руководившим этим кружком, мог следить за успехами девушки в овладевании грамотой.

Пришло Рийко письмо и от Михаила Петровича. Он писал с Урала, из дома. Узнав о судьбе семьи Рийко, Михаил Петрович не мог простить себе того, что не посоветовал Маланиэ с невестками и внучатами спрятаться куда-нибудь на то время, пока не пройдут белые. Далее он писал:

«У нас начинается весна. Сколько лет я уже не пахал. Не разучился ли? Конечно, пахать теперь надо по-новому, да и техникой бы надо обзавестись, но пока приводим в порядок старые плуги. Часто думаю о Карелии. Скучаю. Да, наверно, я стал немножко карелом. Что ни говори, а столько лет воевал у вас. А ты, значит, на границе. Молодец! Теперь, конечно, совсем не то, что было тогда, помнишь? Как там Евсей наш? Передай ему привет от меня. Остепенился или еще за девушками бегает? У нас тихо. Ходим на охоту. Птицу ловим…»

«Да, мы тут тоже птичек ловим», — подумал Рийко и вздохнул.

ПОЛПРЕД КАРЕЛИИ

Оссиппы часто не было дома, и получать заказные письма на его имя приходилось Ёвкениэ. Ей вручали Под расписку даже пакеты, снабженные сургучной печатью. Такие письма она особенно не любила, потому что каждый раз Оссиппа должен был куда-то ехать, срочно проводить какое-то собрание или сидеть всю ночь над бумагами.