Мы карелы

Королев был настроен более решительно. Он считал, что, во-первых, они не должны показывать, что кого-то боятся. Проявление трусости равно дискредитации Советской власти. Во-вторых, большевики должны говорить прямым языком. Хоть Королев и не являлся членом партии, но, будучи советским служащим и искренне поддерживая большевиков, он не мог согласиться ни с малейшим отступлением от принципов партии. Только правда, и правда прежде всего. Никакого увиливания, никакого приукрашивания действительного положения вещей! И в-третьих, поскольку им поручено провести такое собрание, то они должны его провести. Лишь в том случае советские работники могут требовать строжайшего соблюдения революционной дисциплины от других, если сами будут примером.

Слушая Королева, Матвеев невольно восхищался им, его эрудированностью, строгой логикой его рассуждений. Королев был одним из немногочисленных представителей карельской интеллигенции. Он учился в Кеми и в Архангельске, был специалистом по сооружению мостов и на строительстве Мурманской железной дороги занимал весьма ответственные посты. Но в то же время Матвеев чувствовал какое-то недоверие к Королеву. Королев не был членом партии, да и происходил из довольно состоятельной семьи, так что полного доверия ему оказывать нельзя было.

Поэтому Матвеев и предупредил Королева:

— Но ты переводи так, как я буду говорить.

Председателем собрания выбрали какого-то крестьянина, одетого довольно хорошо. Матвеев обратил внимание, что из-под пиджака у этого крестьянина выпирал наган. Заметил также, с какой кислой улыбкой тот объявил собрание открытым.

— Давайте послушаем, что хорошего нам большевики пообещают, — сказал председатель собрания по-карельски и добавил по-русски, обращаясь к Матвееву: — Пожалуйста.

— Ты как будешь переводить? Каждую фразу или… — спросил Матвеев Королева.

— Я целиком переведу. Не бойся, я все запомню.

Перед такой аудиторией Матвеев выступал впервые. Дома, в Екатеринбурге, в цехах завода, на маевках, которые до революции они проводили в лесу, за городом, а также в поморских деревнях, в которых он бывал в последнее время, его понимали без переводчика. А здесь он сразу почувствовал, что ему не удастся завладеть вниманием слушателей и добиться такого контакта, который придает оратору и силу и вдохновение. Слишком мало они занимались политической работой среди карельского крестьянина, и, по-видимому, в этой деревне собрание проводилось впервые. Матвеев старался говорить как только мог более доходчиво. Рассказал, как и почему родилось государство рабочих и крестьян, чьи интересы оно защищает, кто такие большевики и чему учит Ленин. Говорил о великих трудностях и огромных жертвах, которые приходится приносить на фронтах гражданской войны во имя революции. Борьба еще не закончилась, то здесь, то там имеют место вооруженные выступления против Советской власти. Декретом Ленина основана Карельская Трудовая Коммуна, теперь карельский народ имеет свои органы власти. И долг каждого помогать своей власти, защищать ее. Война принесла огромную разруху, которую надо ликвидировать. Поэтому нужна рабочая сила и поэтому введена трудовая повинность. Одной рукой приходится строить, а другой — защищать свою страну. Карельский народ должен быть готов отразить нападение врага. Люди живут пока еще в нужде. Имеются семьи, в которых прямо-таки голодают. Советская власть протянет руку помощи каждому нуждающемуся, но пока ее возможности ограничены. Поэтому все должны относиться с пониманием к временным трудностям. Тот, кто не хочет понимать их, вольно или невольно окажется пособником врага. Так как некоторые крестьяне, которым нет дела до того, что народ голодает, утаивают излишки продовольствия, скрывают его с целью наживы, надо найти это припрятанное продовольствие и реквизировать.

В начале собрания изба была набита людьми. Большинство не понимало по-русски и пришло просто из любопытства — поглядеть на большевика. «Человек как человек», — решили люди. Широкоплечий, сутуловатый, даже по одежде ничуть не похож на чиновника. Кое-кто успел до собрания поздороваться с приехавшим на собрание за руку, и они уверяли, что и рука у него крепкая, как у рабочего человека.

Матвеев увлекся и говорил уже больше часа. Люди уже устали слушать его и с нетерпением ждали, когда Королев переведет его речь. Мужики начали один за другим проталкиваться в сени, чтобы покурить. Правда, курить можно было и в избе, но зато в сенях можно поговорить. Времена были такие, что жили в последнее время как-то больше каждый сам по себе, редко ходили друг к другу в гости. Да и поди знай, что у соседа на уме…

— Любит мужик поговорить, — хозяин избы подмигнул Ярассиме.

Ярассима все еще изучал оратора.

— А заплатки на портках кожаные. Видишь? Такие не проносятся.

— Семья-то у него в Кеми или там, в этой Катерининой… как ее там… В Катерининой бурке.

— Незачем ему свою бабу возить с собой. В Кеми вдовушек полно. У них, у большевиков, бабы-то общие…

— Брехня все это, — возразил Ярассима. — У них, как и у людей, — грех с чужой бабой дело иметь.