– Вам доводилось когда-нибудь быть свидетелем казни пусть лишь телесного наказания? Вы видели порку? – вперед вышла хозяйка дома. Прошла вперед-назад, взглядом хищницы поглядывая на тело несчастного сквозь узкие прорези маски. Она переоделась в черное платье, прекрасно понимая, что это именно то, что подойдет для полночной экзекуции. – Нет? Зря, это особое зрелище! Да, вы можете меня спросить, в чем причина, чем этот человек заслужил свою незавидную участь, так я вам с готовностью отвечу…
Начался длинный скучный хоть и весьма эмоциональный монолог, подкрепляемый продолжительными паузами и замысловатыми движениями рук. Хозяйка рассказывала что-то об ответственности, о труде, который должен освободить душу (странная формулировка!), о том, как важно быть членом коллектива, что-то о работе в команде. Говорила, казалось, исключительно ему, во всяком случае, пустые глазницы золотой маски были обращены в его сторону, вот только он не слушал, да и не хотел ничего слышать. Он был занят. В нем разрасталась уверенность, он все отчетливее чувствовал присутствие, ее присутствие, он понимал, что она здесь, она близко. Он почти верил в то, что она прямо перед ним в черном платье и золотой маске, но все еще сомневался в этом.
«Что если все не то чем кажется? Что если она здесь, но она не хозяйка?» – медленно ползали мысли, подпитываемые не унимающимися сомнениями. Рассеянно, стараясь не мешать собственному подсознанию, он рассматривал столпившихся зрителей. Видел маски, отблески света, играющие на покрытых лаком поверхностях. Различал силуэты, множество силуэтов, мужских, женских. Одежды. Фигуры. Стройные, бесформенные.
В дальнем конце двора, покачивающаяся, будто на ветру, стояла девушка в светло-сером платье, удивительно, до чего же похожа…
Хозяйка дома, ставшая распорядительницей казни выговорилась и замолчала. Внимательно осмотрела собравшихся гостей, посмотрела на каждого из них, снова повернулась к нему. Несколько минут буравила его взглядом, не встречая ответной реакции, резко мотнула головой. В прорези маски вспыхнул гневный огонек.
Свет погас, не позволив ему ни понять себя, ни разобраться в своих ощущениях. Почти сразу, наверняка так и было задумано, зажглись костры. Шалашики, собранные из веточек подсветили место экзекуции снизу. Постепенно разгоралось желто-оранжевое пламя, сдабривая ночной воздух удивительно приятным смолистым ароматом.
– Правда, эффектно? Это все я придумал. Сам! Моя, так сказать, постановка, – прошептал неимоверно худой субъект в черном одеянии, проходя мимо. Бесцветные глаза скользнули по его лицу бесцветным взглядом.
Подсветка снизу заметно разнообразила картину. Лишила ее контрастности, убрала грань между реальностью и вымыслом. Вся композиция, столб с перекладиной и человек на нем теперь казались бутафорией, чем-то ненастоящим, фальшивым, но эта видимая фальшь не умаляла нарастающего возбуждения, что электрическими разрядами пульсировало в воздухе.
Ловко проскользнув между двумя кострами, на средину своеобразной сцены вышел «главный постановщик». Остановился. Замер. Удивительное видение – полупрозрачный силуэт, обернутый в черный плащ, эффектно покачивающийся в колышущемся пламени, будто дух огня, сошедший на землю.
Неожиданно громко в наступившей тишине прозвучал барабанный бой. Частая дробь заставила задрожать каждого из присутствующих на площадке, даже человек на столбе и тот не избежал общей участи. Измученное тело начало вибрировать, выгибалось оно, будто подключенное к мощному источнику электричества.
Общая яркость огненных светильников плавно уменьшалась. Минута и дворик освещен лишь ровным блеклым светом. Темным пятном на общем сером фоне проявился облаченный в черные одеяния худой человек. Плаща на нем уже не было, но был черный костюм, под которым угадывалась черная рубашка, а при некоторой доле воображения можно было разглядеть и черный галстук. Был галстук или не было, понять трудно, но что точно не списать на воображение, так это фартук из толстой кожи, свободно наброшенный поверх костюма. К нему полагался островерхий колпак с круглыми прорезями для глаз. Продолжение маскарада? Вряд ли…
Новоявленный палач наслаждался приготовлениями к своему спектаклю. Медленно, очень медленно закатывал рукава. Один рукав, второй. Нацепил колпак. Несколько раз, когда худая, как и все тело, голова поворачивалась к одному из источников света, в прорезях ткани были видны глаза. Пылали они, горели белым, с красноватым оттенком адским пламенем. Практически не мигали они, поглядывали вокруг, внимательно всматривались в маски окружающих, метали молнии в сторону чернокожего, висящего на столбе. В ответ на каждый такой взгляд несчастный вздрагивал, вытягивался, будто струна готовая порваться, но снова замирал.