Мы любили (СИ)

— Господи, какое счастье, что этот мальчик случайно оказался поблизости! Или не случайно? — спохватилась мама.

Я призналась, что не знаю.

— Какой красивый мальчик, — неожиданно и грустно сказала мама.

Мама разглядела его сразу. А вот мне понадобилось бог знает сколько времени.

В тот день папа отвёз Серёжку домой на машине, как тот ни отнекивался. Вернувшись, он с удивлением уставился на меня и сказал:

— Отличный парень. Умный, независимый, смелый. Ты где такого нашла, Полинка?

— Десять лет в одном классе, — вздохнула я и сама же своим словам ужаснулась. Десять лет!

— Да? — сказал папа. — Никогда о нем не слышал на родительских собраниях.

— На родительских собраниях, — снисходительно пояснила мама, — говорят или об отличниках, или о двоечниках. А насколько я понимаю, этому мальчику быть отличником просто некогда.

— Ну да, — подтвердил папа. — Он сказал, что живёт только с матерью. Неполная семья. Два последних года подрабатывает, чтобы облегчить жизнь матери. Занимается компьютерным дизайном. И ты знаешь, — папа невесело засмеялся, глядя на маму, — зарабатывает больше, чем я!

Я удивилась. Не тому, что он работает. У нас многие зашибают деньгу, кто как может. А тому, как папа о нём сказал — почти что с завистью. Причём было видно, что зависть эта касается не количества денег, а чего-то другого. Папа и пояснил свои слова, потому что и мама почувствовала то же, что и я, и вопросительно смотрела на него.

— Он, похоже, очень талантливый. Ему доверяют заказы весьма солидных клиентов. Даже я знаю названия этих компаний…

Мама вдруг счастливо засмеялась, сгребла меня за плечи и качнула туда-сюда.

— Смотри, Полинка, не наделай глупостей, — весело сказала она и добавила. — Как же быстро ты выросла…

На следующее утро мама всучила мне книжку, открыв которую, я густо покраснела. Там были описаны физиология мужчины и женщины. Этот университетский учебник я уже не раз потихоньку изучала. Но мама об этом не знала. Она посоветовала мне тщательно ознакомиться с содержанием раздела о противозачаточных средствах и задавать вопросы, если что-то непонятно. Короче говоря, я получила официальное разрешение распоряжаться своим телом и своей сексуальной жизнью в свои восемнадцать лет.

Глава 3

Шагая по направлению к школе, я думала про Серёжку. Вчера, пока родители лечили его, и потом за ужином, я всё рассматривала его как незнакомца какого-то. Короче говоря, мама права, он красивый. И никакой не серый. Волосы у него тёмно-пепельные и какие-то… живые что ли. Они прямые и подстрижены нарочито неряшливо, лесенкой, как принято у нас в школе. При этом они распадаются на пряди и будто плывут вокруг лица. Лицо у него узкое с крупными чертами. Рот большой и очень выразительный. По крайней мере, он одним только движением губ может показать и жалость, и сострадание, и насмешку, и удовольствие. А глаза у него… О, господи! Громадные, с красивым разрезом и не серые, как я думала. Они, скорее, цвета расплавленного серебра — то почти чёрные, то очень светлые — и всё время меняются.

Первым человеком, которого я встретила в школе, была Наташка. Она начала лепетать просьбы о прощении.

— Да ладно, — с неловкостью сказала я.

Наташка больше мне была не интересна. Какая-то она оказалась дура. Мы сидели с ней за одним столом, и когда-то я очень переживала, если учителя в приступе борьбы за дисциплину начинали нас пересаживать по своему усмотрению. Наташка была наперсницей моих мелких и глупых детских тайн. Теперь всё изменилось.

Я отчаянно ждала Сережку, и всё время поглядывала в сторону двери. Но первым явился Евген. В руках у него было несколько крупных голландских роз на толстых шипастых стеблях. Сразу от порога он направился к нашему столу.

— Полина, — сказал он низким голосом. — Извини меня.

И протянул свои цветы. Я взглянула ему в лицо. В нём было искреннее желание загладить вину и что-то ещё — вроде бы удивление или сожаление. И сожаление это касалось чего-то более глубокого, нежели просто недовольства своим вчерашним поступком. Я отказалась от цветов. Евген молча положил их на стол передо мной и ушёл туда к заднему ряду, где сидел вместе с Артёмом. Из-за него с его цветами я прозевала появление Серёжки. Увидела только его спину, обтянутую серым джемпером и краешек щеки. Я огорчилась, что он не подошёл поздороваться.

Когда начался урок, и в класс вошла наша томная математиня, я начисто забыла про цветы перед моим носом из-за переживаний по этому поводу. Учительница окликнула меня и спросила, для чего мне розы. Я посмотрела на злосчастный букет и меня осенило.

— Это для вас, Валентина Станиславовна, — сказала я и понесла ей цветы.

— Спасибо, — сказала математиня. — Откуда вы узнали?