Мы (ЛП)

– Конечно, – лгу я. – Я пробежался по вашему списку.

– Что-нибудь вычеркнуть? – спрашивает он, разглаживая лацканы пиджака.

– Нет. – Фрэнк уже предупредил меня, что Дэннис не обязательно будет придерживаться своего списка вопросов. Но поскольку интервью будет показано в записи, я всегда могу ответить: «Отличная попытка, козел», и потом это вырежут. В контракте, который я подписал, оговорено, что любую тему вне списка я могу пропустить.

– Отлично, – с энтузиазмом говорит Дэннис. – Тогда начинаем.

Вперед выходит режиссер, чтобы поговорить с нами о тайминге и направлениях камеры. Я стараюсь слушать его, но сбиваюсь на мысли о Джейми. Чем он занят сейчас? Будет ли смотреть вечером интервью? Раньше, когда я испытывал стресс, мысли о Джейми, его улыбке всегда успокаивали меня…

Как и сейчас, напоминаю себе. Я лишь надеюсь, что он улыбается, где бы он ни был.

Включают софиты, и Трип прибегает, чтобы еще раз промокнуть наши лица бумажной салфеткой. Уходя, он успевает коротко сжать мне плечо.

Затем режиссер произносит:

– Снимаем.

И Дэннис Хэймейкер поворачивается к камере.

– Сегодня у нас в гостях Райан Весли, новый нападающий команды «Торонто»…

Пока он меня представляет, мое лицо от стеснения превращается в застывшую маску. Нет, ну что за тупая затея…

Но начинает он, впрочем, с безобидных вопросов.

– Сколько ты играешь в хоккей?

– Всю жизнь, – легко отвечаю я. – Когда мне было пять лет, моей матери пришлось перекрасить мою спальню в цвета «Брюинс», потому что я оклеил все стены их снимками с игр, и она устала с этим бороться.

Он расспрашивает меня о ранних годах, когда я играл в школьных лигах. Я сто лет не вспоминал о тех временах и рассказываю историю о том, как закончил финал одного турнира с переломом руки – все-таки это мое интервью, и если мне хочется выставить себя крутым пацаном, то я это сделаю. Тем более, что я и был крутым пацаном.

– Я так взбесился из-за того, что пропустил церемонию награждения. После всего хотелось подержать в руках кубок, а не ехать в больницу.

Дэннис смеется.

– Да уж. Скажи, как твои родители относятся к твоей одержимости этим спортом и к его травматичности? Кто-нибудь из них играет в хоккей?

Теперь я тоже смеюсь. Чтобы отец потел над чем-либо, кроме финансовых операций… Даже представить нелепо.

– Нет, сэр. Не играют.

– Они, наверное, твои самые большие фанаты.

Похоже, скоро начнется.

– Я бы так не сказал. Мы не близки.

– Почему?

Ага, началось. Я издаю нервный смешок.

– Говоря откровенно, мы никогда не были особо близки. Например, когда я сломал руку, в больницу меня отвезли не они.

Дэннис выглядит искренне удивленным таким поворотом сюжета.

– А кто?

– Реджи. Водитель отца. Понимаете, отцу нравилось смотреть, как я побеждаю, только в том случае, если мои игры не пересекались с его плотным графиком. На выезды со мной отправляли одного из шоферов. Реджи нравился мне больше всех. Обычно, когда мы забивали, я смотрел на трибуны и видел, как он стоит там в своем синем форменном пиджаке и радуется за нас. Я всегда думал, что он просто любил хоккей, но теперь… Я не знаю, может, отец каждый раз давал ему по двадцатке, чтобы он поболел за меня. Правда, я тогда понятия не имел, что расти так достаточно странно. Мне было десять. Для меня это было в порядке вещей.

– Значит… – Дэннис тратит пару секунд на то, чтобы сформулировать следующий вопрос. – Твой отец был слишком занят для того, чтобы отвезти тебя с переломом в больницу?

Я пожимаю плечом, потому что мы отклонились от темы.

– Не знаю. Может, Реджи исходил всего лишь из здравого смысла. Сына босса не привозят домой со сломанной костью, ведь так? За это легко могут уволить. Но мне было все равно, кто отвез меня. Я уже в десять знал, что должен вести себя как мужчина и не плакать перед рентгеновским аппаратом. Не имело значения, кто ждал меня за дверьми.

Дэннис откашливается.

– В чем еще от тебя ждали мужского поведения, Райан?

Этого вопроса в списке, естественно, не было. Но я не останавливаю интервью.

– Ну, мне точно не полагалось влюбляться в друга из хоккейного лагеря. В семействе Весли это было очередным строгим табу. Но я никогда не умел следовать правилам.

Его лицо становится драматичным. Словно мы обсуждаем ситуацию на Ближнем Востоке.

– Когда ты сказал родителям о том, что ты гей?

Черт, почему здесь так жарко? Из-за софитов? Я еле сдерживаюсь, чтобы не вытереть лоб.

– В девятнадцать. Я ждал, что на меня наорут или типа того. Но они просто предпочли меня не услышать.

– Что именно сказал твой отец?

– Ну… – Я откашливаюсь. – Кажется, он сказал: «У тебя галстук завязан неровно». А когда прошлым летом я сказал ему, что живу со своим бойфрендом, он ответил: «У меня видеоконференция. Мне пора». Он просто отказывается слышать то, что его не устраивает.

– И что ты почувствовал?

Я чуть не закатываю глаза.

– Какого ответа вы от меня ждете? Да, их реакция была неидеальной. Но некоторых ребят вышвыривают за это на улицу или бьют. Поэтому жаловаться я не стану.

– Когда родители в последний раз звонили тебе?