Мы - Малая Россия! (СИ)

За ужином говорили обо всём - о наших странах, о детях, о книгах, о дружбе, немного о политике. Пели песни семейным хором Тренкичей, в который очень хорошо влилась и Милена. Боян работает в оркестре народных инструментов на радио Воеводины. Поэтому руководил он хором вполне профессионально. Спели и нашу "Рябину кудрявую", исполнявшуюся когда-то давным-давно "Уральским хором". Не первый раз меня поразило, что сербы знают некоторые русские песни от "а" до "я", от первого до последнего слова, куплета. Нет уже того "Уральского хора", который я слышал когда-то в детстве, с его удивительным, редким, неповторимым звучанием, голосами. С такой по-уральски отчётливой, и так украшающей это звучание буквой "я" в слове "рябина", в слове "кудрявая". Нет и того знаменитого приёмника "Фестиваль" - большого, жёлтого, с дистанционником - толстым шнуром и увесистой клавиатурой, из которого такими мягкими, глубокими звуками (корпус-то деревянный) лилась эта песня. Нет даже того одинокого дома на хуторе у озера, среди скал, на Карельском перешейке, в колхозе Богатыри, куда нас с мамой, поселили после её направления на работу по распределению из ветеринарного института. И куда привезли однажды к маминому юбилею на телеге из сельпо шикарный райкомовский подарок - надёжно упакованный в деревянный ящик, обложенный сеном, чтобы не растрясти - целое состояние по тем временам - приёмник "Фестиваль". До института мама окончила педиатрическое училище и к больным - к кормилицам-коровам, к козам, овцам, и к детям, взрослым, старикам - приезжали за ней и днём и ночью. И она, с толстым, с красным крестом саквояжем в руках, пешком, или на санях, или на телеге, на мотоцикле, на велосипеде спешила на вызов. Мама была добрым и отзывчивым человеком, а других врачей на огромном участке не было. Иногда - если на санях, или на какой-нибудь повозке - она брала меня с собой. Но чаще, уже с шести лет, я оставался один, в затерянном среди сосен хуторе, наедине с озером, скалами, с лодкой, удочками, со своими охотничьими луками, стрелами, зимой лыжами, и звучащими из динамиков радиопостановками, детскими спектаклями, передачами. Ничего этого нет, осталась только память и оживившая её печальная русская песня, звучащая в далёкой Сербии, за тысячи километров и от Карельского перешейка и от Уральских гор.

Родители Бояна пенсионеры, брат работает на таможне, в нескольких километрах от Шида на границе с Хорватией. До выхода на пенсию, мама Бояна трудилась в магазине, отец на железной дороге, начальником станции. Его должность называлась "станционный смотритель". За столом шутили по этому поводу, называя его сербским "Самсоном Выриным". В общем, обычная семья. Но утром, проснувшись под воркование горлиц, соревнующихся в Сербии громкостью и мелодичностью своего пения с местными петухами, я с удивлением и радостью рассмотрел в шкафу в комнате, где ночевал, множество прекрасно изданных, в твёрдом переплёте, с тиснением книг: мировая классика, сербские писатели - собрания сочинений, отдельные произведения, повести, романы, поэзия. И пожалел, что у нас в стране мало что знают об этой близкой нам, славянской литературе. А ведь обмен, влияние культур, обогащает каждую из них. Кстати, сербы нашу литературу знают лучше, чем мы их - и классику и даже современных писателей, и особенно старшее поколение, изучавшее в школе русский, как иностранный. Нынче иностранный в школах английский и немецкий.

Утром, пока Елица готовила завтрак, смотрели по телевизору сербские и центральные российские программы - их здесь показывают. Потом поставили запись выступление Бояна на гастролях в ансамбле со знаменитым сербским певцом и шоу-меном Балашичем. Боян играл на народном инструменте тамбуре. Пили ароматный кофе по-сербски. Его варят в джезве - так называют здесь турку. В неё наливают прохладную воду с сахаром. После закипания половину жидкости убирают и насыпают кофе. Напиток доводят до кипения, убирают с огня и добавляют в него половину сладкой воды - вкусно и очень бодрит.

После завтрака, напоминающего по сытости, обилию кушаний и присутствию вина и ракии прошедший ужин, Боян снова усадил нас с Миленой в свой "Нисан Кашкай" - наш путь лежал в мемориал "Сремский фронт", недалеко от Шида.

(Продолжение следует)