Мы, Мигель Мартинес. Накануне

— Двадцать восьмого состоится встреча представителя Ротшильдов с Кольцоым. Она должна пройти в нужном месте и так, чтобы ни одного слова не пропустить. Задействовать столько людей и аппаратуры, сколько надо. Но каждое слово, каждую гримасу их надо зафиксировать. Понимаешь меня?

— Будет сделано, товарищ Сталин.

Но даже когда Абакумов ушел, Иосиф Виссарионович обдумывал причину, по которой представитель Ротшильдов — начальник их аналитической службы, вошедший в семью, хочет встретиться с попаданцем. Неужели есть какие-то моменты, о которых Пятницын сумел умолчать? Но нет, ведь после всего им занимались Кунин и Орнальдо — неизменная пара гипнотизеров, которые вывернули сознание попаданца наизнанку. Нет, ничего такого там не проскакивало, или? Сталин подошел к сейфу, в котором хранились самые секретные документы. Сред них была и папочка с личным делом Пятницына, на которой большими буквами значилась надпись «Строитель». Но просмотр последнего протокола дознания, сделанного парой сотрудников НКВД, ответа на интересующий вопрос не содержал. Тем более стало необходимым это разговор зафиксировать, а потом посмотреть, насколько выуженные сотрудниками органов из головы Кольцова-Пятницына сведения соответствуют разговору, зафиксированному аппаратными средствами. Что-то вроде эксперимента, тогда можно будет более точно быть уверенным в корректной работе метода гипносуггестивной обработки попаданца. А если он научился каким-то образом скрывать подоплеку каких-то событий? Кем-кем, а наивным человеком вождь не был. И доверять, просто доверять, никому не собирался.

* * *

Казань. Казанский пороховой завод[1]

26 марта 1937 года

На Казанском пороховом ожидался приезд правительственной комиссии. Что нужно комиссарам, и кто входит в состав делегации, местные товарищи не знали. Но готовились — не в том плане, что красили траву в зеленый цвет, а стены — в розовый, но вот чистоту на рабочих местах навели, трижды проверили технику безопасности — всё-таки завод пороховой, в своей истории был тут взрыв, настоящая катастрофа, уничтожившая большую часть производства. Потом пришлось завод восстанавливать буквально из руин. Было это в августе семнадцатого года, и в возникшем пожаре на станции Пороховая, который чудом перекинулся на Казанский артиллерийский склад кто-то видел русскую безалаберность, а кто-то и происки германской разведки, слишком уж серьезными оказались последствия. А главным стал фактический срыв наступления летне-осенней кампании этого года. В начале тридцатых годов завод полностью перестроен, проектная мощность порохов, которые он выпускал стала порядка восьми — десяти тысяч тонн в год, а при введении двух-трехсменного графика работы соответственно, увеличивалось и количество стратегически продукта. В тридцать пятом стали спешно строить два новых цеха: один по производству нитроцеллюлозы более прогрессивным, усовершенствованным способом, что позволило, после реконструкции, увеличить выпуск продукции в односменном варианте до пятнадцати тысяч тонн в год, а второй — патронный цех.

У ворот завода, куда должна была подъехать правительственная комиссия, стояла неизменная троица руководителей завода. Это — Евгений Иванович Микитон, директор завода, руководитель экспериментальной лаборатории, бывший технический директор этого же завода, Владимир Владимирович Шнегас, начальник патронного цеха (фактически, отдельного завода) Николай Андреевич Борисов.

(Евгений Иванович Микитон)