И впервые ему было больно оборачиваться. Впервые превращался не по своей воле — его будто выкручивали, будто ломали кости, как ни сопротивляйся. Ирхан в тот миг ушел с неба — нырнул в темную гладь, выбросив вместо себя на волны сестру Рихан.
Люди бросились врассыпную, и лишь Рихан с ужасом видела, что происходило с Затхэ. Рихан и взирающие со скал вдалеке старшие и младшие боги.
Но все слышали вой.
И люди, убежавшие было, затаившиеся по домам, вышли вновь, только теперь — с факелами и оружием наперевес.
— За что? — хотел было спросить Затхэ, но вместо этого вырвался утробный рык.
Люди бросились на него разом. С криками, размахивая мечами и факелами, и он отступил, на шаг, потом еще на шаг. Потом — побежал. Но по дороге из соседнего селения тоже уже бежали. Там услышали вой и поспешили на выручку. Бежали отовсюду, и все были вооружены.
Его оттеснили к обрыву, где под отвесной скалой разбивались о камни волны Мирдэна.
И тогда он развернулся.
“Я хотел, — подумал он, — прийти к вам. Помочь вам! Быть с вами! Но вы решили иначе. Что ж. Я принимаю ваше решение”.
И прыгнул вперед.
Они думали, что загоняют зверя. Но они шли на бойню.
***
— Ух’эр! — сказал Лаэф.
Тот швырнул под скалу сеть — такую, попав в которую уже не выбраться из его подземного царства. Встретился взглядом с Сорэн и кивнул, пока Лаэф не видел. Не учел одного: Эрхайза видела все.
— Сорэн, — сказал Лаэф, и та, вскинув руки, вновь призвала Ирхана в небо, и взмахнула ладонями — направила лучи. Так, чтоб те бликовали на остриях, слепили Затхэ.
— Заррэт, — сказал Лаэф, и каждый меч стал смертельным оружием. Мечи повели хозяев в бой, взметнулись разом, оставив глубокие на золотистой шкуре зверя. Но зверь не падал. Зверь все стоял. На груде разодранных тел.
И тогда Эйра тихо прошептала:
— Кровь...
И все поняли, о чем она: золотой зверь истекал золотой кровью.
— Не ровня нам? — задумчиво переспросил Ух’эр.
Но ему не ответили. Лаэф набрасывал тени: одну за другой, чтоб Затхэ промахивался, чтоб не видел удара, чтоб не успевал увернуться. Но Затхэ уворачивался. И бил, и рвал сам.
— Тэхэ! — звенящим голосом позвала Сорэн, протянула к сестре белую руку. — Лук!
— Дай людям завершить дело, сестра, — мягко сказал Лаэф. — Или тебя так напугала золотая кровь?
— Тэхэ! — требовательно повторила Сорэн. А та, сжав в руке лук, смотрела на Эйру. Но Эйра молчала, только плечами пожала в ответ сестре.
Тэхэ фыркнула, выбросила руку с луком в сторону, не глядя на Светлую.
Сорэн осторожно приняла оружие, легко подняла, выпрямилась на краю скалы. Вытянулась струной, натятула тетиву, выдохнула и застыла. А потом — отпустила.
Стрела свистнула в воздухе.
Затхэ вскинул лапу для очередного удара, когда она пронзила его сердце. И Затхэ пошатнулся. Шагнул назад, а люди бросились за ним — добивать. Ударили раз, другой, на мгновение он скрылся за ними, потом отбросил, поднялся. И Сорэн выстрелила снова. И снова.
Последняя стрела ударила в грудь, когда он стоял на самом краю. Затхэ пошатнулся — и рухнул со скалы.
Ух’эр швырнул следом еще одну сеть. Чтоб никогда. Никогда. Не возвращался.
— Что смотришь? — спросила Сорэн у Эрхайзы и швырнула лук к ногам, в снег. — Я не желала Затхэ зла, мне просто надоело смотреть на это. Его все равно убили бы. И все равно он не знает, что убили его не люди.
Двинулась было, чтоб уйти, но остановилась, развернулась и сказала:
— С этих пор любое смешение кровей будет под запретом. Боги должны оставаться богами. Люди — людьми. Звери — зверями. Все остальные будут монстрами. И монстров будут истреблять.
— В этом есть смысл, — отметил Ух’эр и почувствовал пристальный взгляд Эрхайзы уже на себе. Когда надо, Лаэф умел смотреть так, чтоб это почувствовали.
— Такое добро никому не нужно, — согласился Заррэт и сплюнул в сторону обрыва, на котором все еще стояли люди. Смотрели вниз.
— С каких пор ты начал понимать слово “смысл”? — спросила Эйра у Ух’эра.
Лаэф растворился в тени. Они вновь взялись за свое.
В чем-то малыш был прав.
Эти споры и впрямь однообразны.
***
Никто не видел, как он вскарабкался по скале. Нет, тело осталось там, внизу, в сетях Ух’эра. Осталось навеки — он был бессмертен. Но дух его оказался слишком живым: не мог, не хотел упокоиться.
Затхэ слишком хотел жить.
И все еще был воплощением огней из кузни Заррэта, сплетением солнечных лучей Ирахана, и теперь эти лучи сердцем бились пульсировали в новом теле — что создал себе из капель соленой воды.
Но каждое движение было невозможным. Каждое движение причиняло боль.
И все же он карабкался вверх по отвесной скале, дух Затхэ, создавший себе новое тело. Он знал, что сил держать в нем долго не хватит.
Он и не хотел держаться долго.
Выбраться, выползти на вершину скалы, с которой так подло сбросили те, кому доверял.
И он выбрался. Поднялся на ноги, распрямил спину и вскинул голову.