Мы назовем ее Скарлетт...

Филипп регулярно проезжал мимо домика, в котором ее прятал отец, но связь между ними — их немая таинственная связь, которая должна была им помочь — не восстанавливалась.

У Филиппа начало изменяться мировоззрение. С каждым днем юноша убеждался в том, что деньги играют в этой жизни громадную роль. С их помощью можно было обрести абсолютную свобода и из-за них можно было познать самые изнурительные страхи.

Даже Пьер Робийяр, по мере того, как Филипп становился добропорядочным сыном саваннского общества начал изменять к нему свое отношение. Во всяком случае, такие слухи доходили до Батлера и, следовательно, до Филиппа. К тому же, кое-что Филиппу намекнул Харвей.

— Поймите, молодой человек, не все так сложно в нашей жизни. Достаточно хотя бы некоторое время вести себя благопристойно, чтобы о вас пошла совсем другая слава. Приличная.

И Батлер был этому тайным свидетелем. Филипп менялся на глазах.

Рецидив его авантюрного пыла стремительно угасал и хотя он иногда говорил о том, что было бы здорово стать мустангером, Батлер видел — это уже не так, как прежде прельщало юношу.

По всей видимости, никакой романтической истории с Эллин не предвиделось. Времена ночных сторожек и озерных берегов канули в Лету.

Батлер медленно поправлялся и имел много времени, чтобы обдумать все это.

Как-то он поинтересовался у Филиппа, каково состояние его дяди. Филипп был занят своими цифрами и ответил механически:

— Он не подозревает, что милые сестрицы разоряют его. Они каждый день шьют себе по-новому платью, покупают себе духи и пудру французского производства, а это стоит безумных денег.

— Откуда у тебя такая информация, — поинтересовался Батлер. От своих осведомителей он ничего подобного не слышал.

— В банке говорят, — мрачно ответил Филипп.

— Ах вот как! — двусмысленно произнес Батлер.

— Кроме того, дядя не занимается хозяйством. И это отражается на его кошельке.

“Это уже ближе к истине”, — подумал Батлер.

— Имение перестало приносить доход, — продолжал Филипп.

Батлер выслушал информацию с интересом и закончил короткий разговор обстоятельным:

— Ах вот как? А что дела мистера Харвея? Он то как? Ведь поди, всегда сможет помочь твоему дяде случись что с его финансами?

— Смог бы, — не отрываясь от своих бумажек пробормотал Филипп. — Но не сейчас. И потом в банковском деле родство не играет никакой роли.

“Хорош фазан” присвистнул про себя Батлер. Неужели этот юноша успел незаметно стать циником.

А как же любовь? Она, говорят, излечивает от цинизма!

— Три последних операции мистера Харвея провалились, — продолжал мычать Филипп. — Его банк на грани разорения, но это тайна.

На этом слове Филипп испуганно посмотрел на лежащего перед ним эсквайра.

— Это тайна, мистер Чарльз. Не вздумайте ее кому-либо рассказать. Не подведите меня. Харвей только мне доверил истинное положение вещей.

— Он так тебе доверяет? — как бы невзначай спросил Батлер.

— Кто? Мистер Хар… — юноша от испуга перешел на косноязычие.

— Да-да. Мистер Хар! — передразнил его Батлер.

Филипп замялся.

— В некотором роде он доверяет мне как родному… сыну.

— Да ну? — удивился Батлер.

— Да-а. Я уж выдам еще одну тайну, раз живу в вашем доме. Неудобно что-либо скрывать от своего благодетеля. Мистер Харвей собирается меня сделать своим младшим компаньоном.

Батлер аж языком зацокал от восхищения.

— Ты действительно растешь, Филипп, — с ловко спрятанной иронией начал Батлер.

То, как он укутанный, лежал в постели, с перевязанным плечом напоминало античного учителя, который передает мудрость последнему ученику.

— Тебя изгнали из “Страшного Суда” с двумястами долларами в кармане, а меньше чем через три месяца ты — уже младший компаньон своего родственника банкира. Прими мои поздравления!

— С удовольствием, мистер Чарльз.

— Ты так меняешься. Если раньше тебе ничего не стоило решиться идти на встречу с любимой девушкой и нырнуть, спасая свою и ее честь в озеро сквозь окно, в котором торчат острые стекла, то теперь ты знаешь сколько стоит самый дорогой, а сколько самый дешевый костюм в нашем городе. И ты уже думаешь, а стоит ли прыгать через разбитое окно, если на тебе дорогой костюм? Ты поразительно растешь, парень! А вот я как-то не приобрел таких навыков. — Почти для себя сказал Батлер. — Даже обидно.

Филипп сидя рядом с кроватью на которой лежал распростертый Батлер, с неудовольствие произнес:

— Пожалуйста, — не напоминайте мне, мистер Чарльз, то, что рождает во мне душевную боль. Я бы хотел забыть истории с погоней. Это неприятно.

Вся комната тонула в белом свете, который струился отовсюду: с белого потолка; с белых простынь, что покрывали Батлера; с белой скатерти на столе.

— Что же касается Эллин, я не стал меньше любить ее. Просто я понял, что развозя чужую почту или ныряя в ночное озеро, с ней быстрее не встретишься.

— В точку, в самую точку попал, — сардонически произнес Батлер. — Я не знал, что в твоей крови течет здравомыслие.

— Вы на что-то негодуете, а я не пойму на что, мистер Батлер, — холодно процедил Филипп.