Мы назовем ее Скарлетт...

Никто не препятствовал Эллин вернуться в вагон, но за ней следили. Эллин это чувствовала. Ощущала каждым дюймом своей кожи. Даже когда она была одна, за ней наблюдали.

Поезд мчался без остановок. Неужели никому не надо сходить до Саванны? Она вспомнила толпы народа на вокзале! Как будто кто-то специально подослал этот взвод, который промаршировал к поезду и разъединил ее и с бабушкой, теткой и со старой Ду.

Остается ждать. Чего? В Саванне ее будет встречать отец. Большой город. Масса людей. А здесь она одна, делай с ней что хочешь, никто не придет на помощь.

Какое громадное число людей действует заодно против маленькой Эллин Робийяр? А она их обманет. Она поступит не так, как от нее кто-то ждет. Она — не Эллин Робийяр, она им это сейчас докажет.

Эллин вскочила словно ужаленная и бросилась в соседний вагон. Перед тамбуром задержалась: “Надо быть спокойной и не показать, как я их боюсь”.

Эллин вошла в соседний вагон. Старичков и старушек стало меньше. Стук колес усиливался. Неожиданно погасли лампочки, освещавшие вагон. За окном стало темно. Несколько старых лиц повернулись ей навстречу. Старые отвратительные лица, и как много карликов! Их рты, расползшиеся вдруг в улыбках, показали беззубые десны.

— Я, Роз Бибисер, пришла вам засвидетельствовать свое почтение.

Эллин бросилась по клетушкам купе и каждому старику, которого замечала, орала свое имя: “Розалин Бибисер”. И вагон вдруг затрясло, закачало. Ужасные старики засуетились, начали отворачиваться, потом старухи запричитали, и вдруг они все разом повскакивали со своих мест и закричали, тыча пальцами ей в лицо:

— Выкинуть ее, выкинуть! — Эллин не выдержала и потеряла сознание. И тут мистер Галлимар, дотоле никем не замечаемый, встал и громко крикнул:

— Господа артисты, благодарю. Первый акт прошел замечательно…

…Эллин очнулась на полустанке. Поезд стоял, и это было явно не запланировано. Эллин почувствовала запах дыма. Она выглянула в окно — горел локомотив. Каждую секунду огонь мог добраться и до ее вагона. Все зависело от людей, которые тушили пожар.

Эллин бросилась к выходу. Но двери были заперты. Эллин кинулась в вагон старичков, а старичков — ни одного. Они испарились, как лужа под солнцем.

Опиумный бенефис

…Джекки Уилкс открыл глаза. Джонсон стучал подошвой сапога о край столешницы. Возвращению из опиумного путешествия сопутствовали аплодисменты.

“Я открываю глаза и вижу, что надо мной крыша маленькой уютной лачужки и догорает второй огарок свечи, и мужчина в ковбойских сапогах и жилетке сидит, покачиваясь, в кресле, и на глаза ему надвинута шляпа.

Я поднялся. Джонсон, по-видимому, быстрее меня вернулся из своих путешествий. Он спросил, не замерз ли я? Я качаю головой, он бросает мне в руки сверток, состоящий из штанов, домотканой серой рубашки и кожаной жилетки. Я оделся — теперь у меня вид заправского ковбоя. Зеркал в доме нет. Я смотрю на свои босые ноги. Джонсон кряхтит и достает из-под топчана, что стоит за занавеской, новенькие блестящие сапоги — подает мне вместе с тряпками.

Я обматываю ноги, надеваю сапоги — и у меня вид покорителя сердец и прерий.

— Ты, малый, явно собирался куда-то бежать, так что я решил тебя не задерживать рытьем колодца. И денег, я полагаю, у тебя нет, так что даю тебе двадцать долларов, тебе хватит, чтобы добраться в любой конец Штатов. Идем во двор.

Мы выходим. На заднем дворе стоит повозка с запряженной гнедой кобылой.

— Доедешь до Саундтона — это небольшой поселок. Через него проходит железная дорога. Там увидишь кабачок „У Джека“. Лошадь и повозку оставь хозяину, привяжи, где он скажет, и скажи, что это Джонсонова, он за ней непременно заедет.

Я беру под уздцы лошадь, залезаю рукой в задний карман брюк и чувствую тонкий брикет. Достаю. Это табачная жвачка. Я смотрю на Джонсона. Джонсон хитро смотрит, я расплываюсь в улыбке. Честное слово, сейчас роднее, чем Джонсон, я не знаю человека.

— Я этого никогда не забуду, Джонсон!

Я знаю, что нам, может быть, никогда не придется увидеться.

Я кладу в рот табачную жвачку и, хотя мне чрезвычайно противно, начинаю ее жевать и улыбаюсь. Запрыгиваю на козлы и стегаю лошадь. Она взвивается с места, как ковер-самолет.

Джонсон кричит:

— Я тоже тебя не забуду, парень. Будь осторожен и никогда не пробуй в компании незнакомых людей опиумную настойку.

Я машу ему рукой и исчезаю в клубах пыли. Меня ждет пятимильная пыльная дорога.

По дороге к Саундтону никого не встречаю, в самом поселке на меня никто не обращает внимания. Я заезжаю в кабачок „У Джона“, его хозяин — полная противоположность тому, что встретил меня накануне. Он радостно мне улыбается, когда я говорю, что это повозка Джонсона, и за ней надо проследить.

Железная дорога через это селение проходит, я даже могу заказать билет. В город мне нужно безотлагательно, я спрашиваю билеты на ближайший поезд. Он появится через двое суток. Билет мне продает начальник станции, я благодарю его и возвращаюсь в кабачок „У Джона“. Хозяин мне подмигивает, я подхожу и говорю, что хотел бы дождаться Джонсона, нельзя ли меня приютить в местечке поукромнее.