Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения

XVI и XVII века прошли под знаком этой борьбы – борьбы между язычеством и христианством, перекинувшейся внутрь христианского общества. Пересказывать ее в подробностях здесь, пожалуй, не стоит.

Всё слишком напоминает прежнюю борьбу с язычеством – теперь толпы фанатиков громили не капища, а церкви, теперь волокли за лошадьми и швыряли в костры не волхвов и жриц, а священников и монахинь, ломы разбивали не статуи Бригитты или Фрейи, а улыбающиеся лица мадонн и кудрявые гипсовые головки младенцев на их руках.

Точно так же превращались в пустыни целые области, брат шёл на брата и сын на отца – в общем, церковь полной чашею пила то, что по её милости пришлось отведать поклонникам старых Богов.

«Ибо какою мерой вы мерите, такою и вам отмерено будет»…

В конце концов все страны, всерьёз отнесшиеся к борьбе с язычеством, все «хорошие католики» Ле Бувье отпали от Рима. Более-менее удержались позиции церкви во Франции, но и там ей пришлось нелегко.

А в остальных странах человек очищенным от языческих идолов и символов взором мог смотреть в лицо богу Авраама, Исаака и Иакова, богу Писания. И вскоре стал заявлять, что не желает иметь с этим богом ничего общего.

Лишённый облачённых в католические ризы Богов и божков своих предков, европеец не желал иметь дела ни с деспотом-садистом Ветхого Завета, ни со страдальцем Нового. В центрах протестантизма – Швейцарии, Британии, Германии – расцветает материалистическая философия.

Европа, познакомившись с богом христиан поближе, словно заявила – чем такой бог, лучше уж никакого! Христианское усердие и последовательность католиков расчистили дорогу протестантизму, а тот – безбожию.

Нечто схожее произошло и на нашей с вами родине, читатель. С XVII века христианская церковь, окончательно повергнув главного своего супостата, славянское язычество, принялась за борьбу с его пережитками.

Первыми ласточками стали отказ от освящения огня, потом – глобальное приравнивание отечественного православия к византийскому «шаблону», Никоновский раскол. Кстати, для его противников, старообрядцев, по мнению учёных, «характерна заметная реставрация язычества в мировоззрении и в культовых действах».

Но настоящая война пережиткам язычества в православии, особенно – тому народному, деревенскому «православию», о котором мы говорили во введении, была объявлена в следующем, XVIII столетии.

Ещё бы, в конце этого века бывали священники (!), не знавшие, кто такой Христос (!!), и полагавшие, что Бога зовут… Никола (!!!).

Впрочем, за переворотами да реформами у государства Российского – а после Петра церковь окончательно превратилась в одну из его контор, так сказать, «министерство духовного окормления» – долго не доходили руки до этой задачи.

Так что всерьёз за «евангелизацию русской деревни» – напомню, что ещё в начале XX века в городах жило едва ли 15 % жителей страны – церковь и государство взялись лишь в XIX веке.

Заодно и исследования этнографов открыли образованной публике глаза на то, во что же по-настоящему верит тот русский мужик, из которого славянофилы поторопились намалевать икону христианских добродетелей.

Итоги были неутешительными. О ярких проявлениях фактического язычества русской деревни я много говорил в предисловии, не стану повторяться. Но и христианство у русского мужика было… нехристианским, если так можно выразиться.

В церквях не проповедовали – там служили службы. Ни секунды не интересуясь догматами, крестьянин сосредоточил веру в ритуале. Это было фактически православное идолопоклонство – обрядоверие, как называли его церковные публицисты.

Из-под палки научившийся кланяться иконам, креститься и целовать руку священнику, русский мужик за века после крещения не продвинулся в понимании христианства. Это не моё мнение, это не «атеистическая пропаганда» советских воинствующих безбожников, это не сочинения марксистов или народников – это оценка дореволюционных церковных православных публицистов.

«Обрядоверие, – писал автор статьи «К вопросу о веротерпимости», – душа русского простолюдина» (Странник. 1905. № 3).

«Русский народ ничего не понимает в своей религии… он смешивает бога со святителем Николаем и последнему готов даже отдать преимущество… Доктрины христианства ему совершенно неизвестны» (Миссионерское обозрение. 1902. Т. II. С. 34).

«Наш простолюдин объят непроглядною тьмою религиозного невежества, он порою ничего не понимает ни в исповедуемой вере, ни в совершающемся перед ним богослужении» (Церковный голос. 1906. № 46. С. 1256).

«Едва ли можно найти исповедников другой религии, которые бы так плохо понимали свою веру, как именно сыны православной церкви. Незнание нашим народом догматики христианства – факт, который едва ли кем будет оспариваться» (Церковно-общественный вестник. 1913. № 25. С. 2).

Товарищ обер-прокурора Святейшего синода писал в те годы, что православие в России держится лишь усилиями его казённого ведомства. Не проповедями, не тягой русского народа к христианству, а усилиями чиновников.