Мы никогда не умрем (СИ)

Она молча обняла его, уткнувшись носом в плечо, и затихла. Поверх ее головы он встретился взглядом с неслышно подошедшей Ритой. Выражения ее лица он тоже не мог понять. Когда Риша зашла в подсобку, Вик почувствовал, как кто-то сжал его запястье узкой, горячей ладонью.

— Кто такой Мартин?! — обвиняюще спросила его Рита.

— Мартин… мой… друг, — ошалело выдавил из себя Вик, попытавшись забрать руку.

— И он что, поговорил с Мари, чтобы Ирин отец не приходил на прогон?!

Ее голос звенел, словно от с трудом скрываемой ненависти. Мартин наблюдал за ней с отвлеченным интересом, Вика же эта разъяренная фурия немного пугала. Ему казалось, что она вот-вот выцарапает ему глаза.

— Да, поговорил. Рита, ты что хочешь от меня вообще?!

— Передай своему… Мартину, — прошипела Рита, порывисто обнимая Вика и касаясь губами его щеки.

«Мартин, а это какого хрена было?!» — ошеломленно спросил Вик, глядя в спину уходящей Рите.

«Не знаю… Считается ли это за поцелуй с девушкой или пока еще нет?»

«Я тебе его передам», — пообещал Вик, делая вид, что снимает что-то с щеки, а потом бросает в зеркало на стене подсобки.

А потом он привычно, отточенными движениями зашнуровал Рише корсет. Потом помог Рите и Лете. Завязал свой платок на шее особым узлом, который Мари считала единственно правильным. Напугал Тору, гаркнув со сцены: «И если я — Бог!», потом извинился, и трагически прошептал, что никто тогда не будет святым, и даже почти поверил, что его это хоть сколько-то тревожит. Риша нервно мерила шагами сцену, и, как молитву, монотонно повторяла весь текст своей роли.

Ближе к полудню начали собираться зрители. Вик увидел несколько незнакомых ему взрослых — видимо, это были родители выступающих. Он заметил среди них жилистого, невысокого мужчину, черноволосого и смуглого, с колючим взглядом темных глаз.

— Это твой папа? — спросил он у Риты, которая вовсе не смотрела в зал, стоя за кулисами.

Она распустила волосы. Спину ее целиком укрыли черные, глянцевые локоны, словно залитые лаком. Рита, не глядя в стоящее рядом зеркало, остервенело делала начес у корней маленькой расческой с частыми зубцами, все больше становясь похожей на ведьму. Не отвлекаясь от своего занятия, она кивнула. Потом достала из сумки пачку сигарет. Вик забрал у нее пачку, достал сигарету, и, взяв со стола зажигалку, прикурил и отдал Рите. Она ответила благодарным взглядом и целым облаком вишневого дыма, выпущенного ему в лицо.

В первом ряду Вик с удивлением заметил Веру. Он впервые видел ее в платье. Оно было черным, в крупных красных цветах, и слегка помятым, будто она давно не доставала его из шкафа, и совсем забыла, что есть вещи, которые нужно гладить. Она улыбнулась, и что-то сказала ему одними губами.

«Я прочитал „удачи“», — сообщил Вик Мартину.

«Второе слово было что-то вроде „малявка“», — усмехнулся он.

Мари пришла позже остальных. Ее явно мучило похмелье, макияж казался неопрятным, а вместо бретонки Мартин разглядел шелковую блузку, в которой она была утром и накинутый на одно плечо пиджак. На Вика она не смотрела. Почти сразу она куда-то ушла и скоро вернулась с учителем математики. Подошла к Вере, что-то тихо сказала ей на ухо. Вера кивнула, и они втроем подтащили к окнам несколько кусков фанеры, стоящих до этого вдоль стен. По одному они закрывали окна, погружая зал в темноту. Риша, зажмурившись, продолжала читать свою роль. На ее белой пудре чертили тонкие, черные дорожки слезы.

— Риш, ну что ты? — тихо спросил ее Вик, обнимая ее за плечи.

— Я… Я не готова туда идти… я не могу… я всем соврала, я не Офелия…

— Ну конечно ты Офелия, солнышко. Посмотри на себя, ты напугана и так цепляешься за Виконта, будто без него потонешь, — раздался голос Мари.

— Но я точно… точно не Надежда…

— Я уверена, сегодня ты поймешь, как играть Надежду, настоящую и ложную. Поверь мне, у тебя просто откроется второе дыхание к середине пьесы, — ободряюще улыбнулась Рише Мари, целуя ее в щеку и оставляя на пудре еще и липкий след блеска.

Несколько минут стояла абсолютная тишина. В зале было темно, никто не произносил ни слова. Вик, отсчитав про себя минуты, обнял Ришу и неслышно поднялся на сцену.

— И если я — Бог, на Земле никто, никто, никогда не будет! Святым! — истерически выкрикнул он в темноту.

Мари зажигала привезенные из города белые прожектора, и сцену залил мертвый белый свет. К Вику, стоящему посреди сцены на коленях, подошла Рита. На ней был черный плащ с глубоким капюшоном и тяжело волочащимся подолом.

— Она выиграла свой суд. Скоро надежда вернется к нам, — ледяным тоном сообщила Рита, положив руку ему на плечо.

— А Офелия?! А я?! Я смогу когда-нибудь вернуться?!

— Ты назвал себя Виконтом. Ты назвал себя Богом. Ты никогда не вернешься, — сказала Рита, проигнорировав первую часть вопроса.

— Китти! Подожди, Китти, не бросай меня! Ты ведь… ты ведь человек?!

— Офелия когда-то сказала, что в этом мире слишком много Богов и слишком мало настоящих Людей, — презрительно бросила Рита, вырывая из его сжатых пальцев полу своего плаща.