Мы никогда не умрем (СИ)

Через три секунды Мари погасила свет. Еще через десять секунд ударили первые ноты вальса.

Спектакль шел, как полагалось. Никто не сбивался, никто не задерживался и не торопился, четко укладываясь в предписанный Мари ритм. Вик был надменно-холодным, Риша — трогательно беззащитной, а Рита — истеричной и злой.

Впервые за все это время Вик почувствовал подлинную энергетику этой пьесы. Они словно марионетки Мари, с ломанными движениями и нарисованными лицами, дергались в темноте, отшатываясь от яркого света, беспомощно пытаясь убедить себя, что у них есть какая-то власть. Вик старался не смотреть в зал. Он просто не успевал, и даже когда он читал свои монологи, стоя лицом к зрителю, он не смотрел на лица, боясь сбиться с ритма.

— Я — себе и икона. И гимн, — сообщил он, завершив очередную сцену.

«Вик, посмотри в зал», — тихо сказал ему Мартин.

«Можно не сейчас?..»

«Вик, ты должен посмотреть в зал», — настойчиво повторил он.

Начинался суд над Эспуар. Мари поправляла на Рише ее белоснежный плащ. Вик, тихо выругавшись, выглянул из-за кулис.

Он увидел своих учителей. На большинстве лиц застыло выражение, похожее на брезгливость. Родители смотрели скорее со страхом, отец Риты явно был зол.

А рядом с ним сидел единственный человек, чье лицо осталось непроницаемым.

— Мари, какого черта?! — прошипел он, оборачиваясь.

— Ей никогда не удавалась эта часть, — усмехнулась Мари, отталкивая его.

Риша поднималась на сцену. Белоснежный плащ тянулся за ней, будто пролитое молоко.

— Ты не сказала ему не приходить, ты сказала ему прийти позже, да?! Отвечай, гребаная сука!

Вик, увернувшись от Матвея, который пытался удержать его, бросился к Мари, и схватив ее за плечи, прижал к стене, с трудом удержавшись от того, чтобы не ударить ее головой о стену. Впервые ему захотелось сделать что-то по-настоящему жестокое. Мари только скалила в улыбке испачканные красной помадой зубы, и не пыталась вырваться.

— А ты будешь страстным любовником, ко-те-нок. Да, я сказала ему приходить позже. Ира не тянет этот спектакль, она еще маленькая и неопытная. Ее надо дергать за ее собственные струнки, тогда она зазвенит…

— Он ее убьет. Все было зря, все было насмарку. Он не позволит ей даже приблизиться к тебе и твоему театру!

— Он и так бы ей не позволил. Но сегодня он станет для нее настоящим препятствием. Я заберу ее в город, дам ей место в колледже, общежитие, стипендию — это не так трудно. Мне нужно только чтобы она достаточно сильно захотела сбежать.

— Он ее бьет, — выплюнул Вик ей в лицо, разжимая пальцы.

Он понял, что не сможет ударить Мари, даже сейчас. К тому же она единственный человек, который еще может понять трагичность ситуации и все исправить.

— Это ты внушила этому мальчику, что он что-то значит в этом мире?! — раздалось начало обличительной речи Риты.

Мари стянула черную бархатную перчатку. Вик вспомнил, что никогда не видел ее без перчаток, и теперь понял, почему.

У нее была красивая рука, с узкой ладонью и длинными пальцами. Почти совершенной формы. И на этом совершенстве Вик видел неуместные, короткие, обкусанные до крови ногти и розово-белые разводы шрамов на ладонях и пальцах. Где-то они не отличались от кожи, а где-то имели рельеф, напоминавший перекрученные белые веревки.

— У меня был любовник, злой и темпераментный, вот как ты. Я училась в колледже, вот как будет она. И я должна была играть Дездемону на выпускном экзамене. Он увидел мою белую рубашку из финала и начал кричать, что я не выйду на сцену, одетая, как шлюха. Я пыталась сказать ему, что это искусство. И что это символ невинности. Он не слушал. Кончилось тем, что он избил меня и потом, когда я уже ничего не могла сделать, поставил мне на руки раскаленный утюг. И ушел, забрав все телефоны и заперев меня снаружи. Я не сказала ему, что хотела бросить театр, получив диплом. Мне казалось, я не смогу.

Мари говорила это, и ни тени грусти не отражалось на ее лице. Она словно пересказывала сводку новостей.

— После этого закончила колледж, пошла в престижный университет, и мне там никто не посмел отказать. Ясно тебе? Злость — вот то, что двигает нас на этом пути. Ты злой, тебя можно было бы не мучить, но она… пусть отец ее сегодня изобьет. Пусть она возненавидит его, а после у нее будет то будущее, о котором она мечтала. Иначе — иначе не будет. Я не допущу, чтобы она приехала в колледж не тем человеком, которым я хочу ее видеть. Она не нужна никому такой, какая она сейчас. Она мне такой не нужна.

Вик стоял, опустив руки, и чувствовал, как в горле нарастает что-то шершавое, царапающее, похожее на кашель. Слезы? Смех? Или жажда?

Он закрыл глаза. В голове — знакомая, черная пустота. Нет Мартина. Нет Мари. Нет Риши. Только он, пустота и его гулко стучащее о ребра сердце.

Открыв глаза, он улыбнулся. Подошел его выход. Его герой был разбит. Уничтожен. Унижен. Он, наконец-то стал Виконтом, разочаровавшимся в своей власти над реальностью.

Не выйти на сцену значило бы подвести Ришу. Лишить ее того, что придало бы хоть какой-то смысл неизбежному.