Мы никогда не умрем (СИ)

Женщина, пропалывавшая грядку у забора, казалась огромной. Она будто вся состояла из мягких шаров разного размера, засунутых под цветастое бесформенное платье. Мартин смотрел на ее красное, мокрое лицо и стянутые в тугой узел на затылке черные волосы. И чувствовал, что стучать ему не хочется. Но он не стал потакать ни своей интуиции, ни своему постыдному малодушию.

— Уважаемая?.. — окликнул т он ее из-за забора.

Женщина не услышала. Мартин досадливо поморщился. Детскому лицу не шло выражение взрослой досады, но он ничего не мог с собой поделать.

У Вика голос тихий, дрожащий.

«Только милостыню и просить», — раздраженно подумал Мартин, но прогнал и эту мысль.

И громче повторил:

— Уважаемая!..

Женщина обернулась. Лицо у нее тоже оказалось совершенно круглое, а шея — дряблая, висящая рыхлыми складками. Мартина посетила неожиданная мысль — какой она была в молодости, эта женщина? Не такой же бесформенной и…

— Что тебе? — хрипло спросила она.

«Будто ворона каркает», — усмехнулся Вик.

— Не нужна ли вам помощь?

— Я клубнику не раздаю! Помощник! Скажи своему папаше…

— Мне не нужна клубника, уважаемая, я предлагаю вам помощь, — с нажимом повторил Мартин.

— Пшел, — презрительно выплюнула женщина, возвращаясь к грядке.

Мартин оглянулся в поисках другого подходящего дома с более приветливыми хозяевами. Под ногами у него копошилась в пыли пестрая курица.

«Мартин, а ты чего хотел-то? Зачем тебе непременно с красивым огородом?» — спросил Вик.

Но ответить Мартин не успел — его плечо сжала чья-то рука.

— Мальчик? Ты предлагал Римме помощь? — раздался женский голос.

Обернувшись, Мартин с большим трудом удержался от того, чтобы отшатнуться.

Женщине, которая на него смотрела, могло быть и двадцать, и шестьдесят. Лицо было перечеркнуто розовым, в белых прожилках бугристым шрамом, ото лба слева к подбородку справа. Один глаз у нее был сделан из дешевого, мутного стекла, издевательски-яркого, синего, словно бросающего вызов своей заметностью.

Но Мартин внимательно и серьезно смотрел на второй — уставший. Темно-серый, как у него. Он не стал стряхивать руку с плеча.

— Да, я предлагал. Помочь вам, уважаемая? — тихо спросил он.

— У меня нет клубники, — с какой-то обреченностью сообщила женщина.

У ее голоса тоже не было возраста. Он низкий и усталый. И больше… никакой.

— И далась же… — Мартин осекся на полуслове. — Мне не нужна клубника. Мне нужны журналы. Или книги.

— Журналы? Какие ты хочешь журналы, мальчик? Про машины? Про корабли?..

— Про… садоводство. Про кур, про огород… в общем, про то, как вести хозяйство.

— Зачем тебе? — удивилась женщина.

— Я — сын Анатолия Редского, — с отвращением признался Мартин.

— Анатолий это… тот грузный мужчина, который выращивает свиней?

— Да. У нас проблемы, а я не знаю, как их решить. Куры не несутся, и…

На них начали опасливо поглядывать. С долей гадливости. То один, то другой настороженный взгляд обжигал его лицо. От прохожих. От соседей из-за заборов. Мартин с тоской понял, что разговаривать с этой женщиной — ошибка. Что она пария. И ему надлежит отшатнуться от нее, сплюнуть в теплую желтую пыль и бежать.

Стать как все. Как часть этого мира.

— У меня нет журналов, — сказала женщина, отпуская его плечо, и отворачиваясь.

Словно почувствовала его мысли.

Она была высокая, худая. В темно-синем платье с дурацким, заляпанным фартуком.

— Но… вам ведь все еще нужна помощь? — спросил Мартин, догоняя женщину и дотрагиваясь до ее рукава.

«Мартин… может не надо?» — опасливо спросил Вик.

«Может и не надо», — задумчиво ответил Мартин.

…

Изба из потемневшего дерева стояла на отшибе. Дом не был выкрашен ни белой, ни голубой краской. Когда-то он был крепким, золотящимся светлыми, гладкими бревнами и тонкими реечками крыши. Сверкали прозрачные стекла и бежала вязь растительного узора по ставням. А из красной кирпичной трубы поднимался живой светлый дым.

Сейчас дом напоминал брошенного детьми старика. Потемневший, с трещинами рассохшихся в дереве морщин. Труба покрыта патиной копоти, ставни покосились. И только одно было в этом доме целым, крепким и надежным — забор.

— Я одна живу. Мне плохо, — тихо сообщила женщина.

Мартина полоснула жалость. Впрочем, он успел понять, что женщина была сумасшедшей. Тихой помешанной. Она может сама о себе заботиться. Наверное, даже выполняет какую-то роль в деревне — может, к ней ходят гадать. Или у нее растут лучшие яблоки. Только говорит она так, по-особенному. Чувствуется тоскливое, царапающее безумие в ее голосе.

В доме было темно и не убрано. Не была заправлена постель. Посуду не мыли, кажется, пару дней. Мутные стекла на окнах пропускали мало света, а на половиках скопился тонкий слой желтой уличной пыли.

— Плохо мне, — повторила женщина, будто оправдываясь.

Мартин неопределенно пожал плечами. Он видел — правда плохо.

— Молока… хочешь? — предложила женщина, словно ожидая, что он бросится бежать.

— Да, — не стал отпираться он.

Дома все равно пусто. И неизвестно, когда он сможет вернуться. Может отец сейчас уснет. А может, будет крушить все до следующего утра.