Мы никогда не умрем (СИ)

— Потому что театр существует в школе не просто так. И прежде, чем вы сделаете из него вертеп, я хочу убедиться, что ваших следов здесь не останется после премьеры, — отрезала Наталья Сергеевна.

Таша не знала слова «вертеп» и вообще не могла понять сути разговора. Только вдруг ей стало обидно — Наталья Сергеевна, как и все взрослые, хотела сделать мир серым. Чтобы красивая Улька носила такой же узел на затылке, чтобы не пользовалась косметикой, чтобы ставили только то, что одобрено и правильно. Из-за таких людей, как Наталья Сергеевна, никто и не понимал, как канарейка может быть красной. Но эта женщина в черном, кажется, носила свои красные перья с таким достоинством, будто это желтые канарейки несовершенны.

— Я сразу могу сказать, что этой девушке главную роль не дам. Она переигрывает и способна испортить любую постановку, — женщина едва заметно кивнула на побледневшую Ульку. Таше снова стало обидно, на этот раз за Ульку. Зачем с ней так? Она красивая и хорошо играет. Таша ей верила.

— Прекрасно. Слушанья проведем завтра, и я буду на них присутствовать, учтите. «Дожди»? Что за название у вашей пьесы?

— Дождями небеса оплакивают людские грехи, — надменно ответила женщина.

— Просто прекрасно. Именно то, что нужно детям — людские грехи.

— Они уже не дети. Совсем скоро они повзрослеют и столкнуться со всем, что написано в пьесе. Если они сделают это на сцене — будет не так больно потом.

— Вы здесь для того, чтобы реализовать свои амбиции, а не для того, чтобы делать детям больно. Позвольте вам напомнить, если вы так любите грехи, что гордыня — один из смертных.

— О, я много знаю о смертных грехах. Больше чем вы, поверьте, — сладко улыбнулась женщина.

— Верю, — с непонятной грустью отозвалась Наталья Сергеевна. — Завтра слушанья. Учтите, я своих воспитанников не брошу.

— Никто и не требует, — процедила женщина, разворачиваясь.

Таша догнала ее уже в коридоре. Звонкая и злая дробь каблуков стучала по полу и отражалась от стен.

— Подождите! Постойте! — крикнула она, поняв, что не успевает за ней.

Женщина остановилась и обернулась. На секунду Таше показалось, что у нее очень злое лицо, но морок тут же исчез. Она улыбнулась, широко и по-доброму.

— Какой славный котеночек. Белая шерстка, голубые глазки. Что ты хотела, девочка?

— Я не котеночек, я Таша, — побледнев, ответила она. — Вы сказали, что не дадите Ульке главную роль.

— И что? — женщина помрачнела, и теплые искорки, плясавшие в ее глазах, погасли.

— Она хорошая. И очень любит… театр, — оробев, с трудом выдавила Таша.

Это была главная причина, почему она не играла в постановках, хотя Наталья Сергеевна часто звала. Она мучительно стеснялась взрослых, которых всегда хватало среди зрителей. Детей тоже, но взрослых — больше всего.

Она не смогла бы ответить себе на вопрос, как у нее вообще смелости-то хватило обратиться к этой женщине. Но ей показалось, что она не рассердится, а Наталья Сергеевна почему-то не заступилась за Ульку.

Женщина смотрела на нее несколько секунд, склонив голову к плечу, и Таша не видела на ее лице никаких эмоций. А потом вдруг засмеялась, тихо, но как-то по-особенному. Будто бы зло. Или печально.

— Поверь, котеночек, неумение держать себя на сцене не делает человека плохим. Плохим его делают… другие вещи. Как ты сказала, тебя зовут?

— Таша…

— Чудно, Таша. Красивое имя, — улыбнулась она.

— А вас как зовут?

— Меня? Ну, с учетом того, что мы скоро все равно разберем роли… меня зовут Марина. Мари. Мари Мертей.

— Это что за имя такое? А по-настоящему как?

— Это самое настоящее. Ты играешь?

— Нет. Я только смотрю.

— Умница девочка. Придешь завтра на слушанья?

— Я всегда прихожу, — угрюмо отозвалась Таша. Ее начинал пугать пристальный холодный взгляд женщины, которая назвалась странным именем Мертей.

— Тогда завтра и увидимся.

Когда она улыбалась, в уголках губ у нее появлялись морщинки. Едва заметные, как ниточки под пудрой. Мари ушла, а Таша осталась стоять посреди пустого школьного коридора. Она слушала удаляющийся стук каблуков и почему-то чувствовала себя счастливой. Словно уже тогда знала, что у нее появится тайна.

…

Следующим вечером Таша первой пришла в зал и привычно села в углу, подтянув колени к подбородку. Наталья Сергеевна читала в гримерке, и Таша не стала мешать. Ей нравилось сидеть в пустом темном зале, глядя на сцену. Она представляла себе, что спектакль вот-вот начнется. И это будет такой спектакль, которого она никогда не видела.

Вот по краю сцены медленно идет девушка в сером платье. Ее лицо скрыто тяжелым, белым гримом, а по щеке ползут черные потеки туши. «Любовь все преодолеет!» — шепчет она в зал, и в ее голосе слышатся слезы. А за спиной у нее — светловолосый мужчина в белой рубашке и алом шейном платке. «Я виноват, я один во всем виноват, слышите! Заберите меня, а не ее!» — выкрикивает он, бессильно опуская руки, и в этот момент свет из мертвенно-белого становится красным, как перья канарейки, бросает тревожные тени на белые лица актеров и…