Мы никогда не умрем (СИ)

«Мартин тебе… страшно?» — тихо спросил его Вик.

— Нет, — честно ответил он. — Только тошно.

«А мне — страшно», — еще тише признался Вик.

Мартин отвернулся от стола и молча начал собирать в сумку какую-то еду. Наполнил бутылку остатками воды из ведра.

«Мартин, тебе очень больно?..»

— Нет. Правда, все…все в порядке. Скоро боль совсем пройдет, и ты сможешь… все будет, как раньше.

«Не будет», — грустно сказал ему Вик.

И, не дав возразить, продолжил:

«Пойдем к озеру. Ты ведь хочешь. Давай… не возвращаться сегодня. Останемся в лесу. Я не буду бояться темноты, правда».

А ведь он и правда хотел. Он собирался смыть кровь в душе на улице, под слабым напором холодной воды, пахнущей железом и вернуться на чердак. Там лежать ничком на одеяле и ждать, пока боль утихнет. И рассказывать Вику очередную сказку, чтобы ему не было страшно. И чтобы его не донимали тяжелые, взрослые мысли.

Но с мыслями, видимо, опоздал.

— Хорошо, я только… соберу сумку.

…

Костер был совсем маленьким. Мартин смотрел в него, и думал о том, сколько разного есть на свете огня.

Есть тот, что гудит, разрывая небо, беспощадный лесной пожар.

Есть тот, что трещит в его камине.

Тот, что спит, заключенный в хрупкую металлическую оболочку. Тот, что однажды уничтожит Землю.

И есть этот костер. Несколько ласковых язычков, которые обиженно куснут руку, если задержать ладонь над ними дольше, чем на секунду: «Эй, я все-таки огонь. Хоть и маленький».

«В пурге не бывает огня», — вдруг сказал ему Вик.

— В пурге?

«Да. Ты еще не видел… настоящего снега».

— Я помню, какой снег, — осторожно сказал Мартин.

Его пугало настроение друга. Но он не мог понять, что это. Разочарование в отце? Озлобленность? Страх? Или просто меланхолия, потому что никак не выходит убедить себя, что вокруг — Мир-Где-Все-Правильно?

«Ты помнишь, а я… я видел, Мартин. Пурга. В январе. Это когда снега — целая стена. Она воет, и снежинки, которыми она кружит, похожи на битое стекло. И в ней нет света, никакого. Светят окна, фонари, но она все забирает, перемешивает и превращает в темноту. Я… хотел бы так».

— Как? Превращать все в темноту?

«Чтобы все было… Правильно. Там все правильно, Мартин. Ничего… не болит».

— Вик, ты говоришь о существовании без сердца. Без чувств. Неужели тебе кажется, что так лучше? Так становятся жестокими. Так… делают больно другим.

Он сказал это, и сам испугался своих слов. «Не тебе же больно», — сказал ему недавно Вик. Но он же понял. Вик ведь вспомнил, как испугался неосторожно причиненной сестре боли. Ведь это он укрыл его ночью этой курткой — Мартин хорошо знал, что сам он спит неподвижно. Вик пожалел свинью и жалел собак. Он должен понять, что ничего хорошего нет в том, чтобы вырвать свое сердце и положить на его место обрывок январской пурги.

«Мартин, это же из-за меня вчера…»

Слова должны были вызвать другое чувство. Но Мартин почувствовал облегчение. Вот что его тревожит на самом деле.

— Вик, ты вчера меня бил?

«Нет…»

— Может быть, ты хотел, чтобы это вчера произошло? Ты желаешь мне зла?

«Нет, я… не желаю».

— Тогда почему ты чувствуешь себя виноватым? Не обязательно переставать чувствовать. Нужно просто… знать, кто виноват на самом деле.

«А ты бы смог? Если бы ты меня вчера не спас. Сказать — это же не я тебя, Вик, бил. Я не виноват, потерпи немного, посмотри вот огоньки?» — с неожиданной злостью спросил он.

Мартин прикрыл глаза. Он не знал, что ответить. Нет, не смог бы. Да, это Анатолий был бы садистом, избившим ребенка. А он, Мартин, чувствовал бы себя подонком, который это позволил. Значит, был бы не меньше виноват. Только он не об этом думал вчера.

— Вик, нет ничего плохого в том, что кто-то тебе помог. Я не героем хотел себя почувствовать, а тебя защитить. Ты ведь укрыл меня курткой ночью. И тебе было больно. Потому что в хорошем мире люди помогают друг другу. И мир становится лучше, когда люди живут так, как будто он уже хороший. Это все, что мы можем друг для друга сделать — сделать свой мир Правильным, и помочь кому-то еще.

«Ты меня любишь, и тебе из-за этого было больно. Разве это правильно?!»

— Любовь не причиняет никакой боли.

«А откуда ты вообще знаешь про любовь, ты на свете месяц живешь!..»

— Любовь, Вик, это такое чувство, которое ты ни с чем не спутаешь. Сколько бы ты на свете не жил. Ты… ты злишься?

«Нет… не злюсь. Я… запутался.»

— Какой он, Мир-Где-Все-Правильно, Вик? — неожиданно для себя самого спросил Мартин.

«Там никому не больно и все друг друга любят. Там все… честно».

— Так не бывает, Вик. Честность у всех разная, одну на всех пока не придумали. А боль… от нее никуда не спрячешься. Однажды все мы с ней встречаемся, и делаем выбор, бояться ее или встретить лицом к лицу.

«Я боюсь».

— Я тоже. Но это не значит, что мы не можем встретить ее достойно. Не значит, что она может заставить нас перестать быть людьми.

«А кто может?»

— Только ты сам. Ты делаешь выбор.

«И ты… выбираешь?»

— В этом я свободен, как любой человек, — печально ответил Мартин, вставая с земли.

Он не стал тушить костер. Оставил одежду, сложенную аккуратной стопкой на холодном песке, и медленно зашел в черную теплую воду.