Мы никогда не умрем (СИ)

Они уже искупались днем, смыв с кожи разводы крови. Но сейчас темное тепло обещало смыть что-то другое.

Вода растворяла боль. Она лишала тело веса, лишала веса боль. Если лечь на спину, раскинув руки — это почти полет.

А там, в черноте неба, разметавшегося над лесом, горели звезды. Их нельзя было сосчитать, их нельзя было сложить в созвездия. Они были словно мука, рассыпанная по столу.

Живая темнота, полная огоньков.

Действие 7

Белые цветы

Я похороню его на высокой-высокой горе, — решил он, — так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет.

А если я умру, он будет делать то же самое — и мы не умрем никогда. С. Козлов

А зима в этих краях была особенная. Теплая, сырая. Тактичная. Она подкралась, как осторожная кошка и свернулась на коленях, незаметно пригревшись.

Там, где раньше жил Вик, зима начиналась в октябре. Она приходила ранней темнотой и беспощадным ледяным ветром. Срывала листву с деревьев, разметав ее по остывшему асфальту, и вскоре засыпала все снегом, скрыв следы недавнего лета.

Здесь снег выпал к концу ноября. Кое-где на деревьях еще были видны замерзшие желтые листья. По дорогам растекалась серая слякоть, в которой вязли ботинки. Вернуться с улицы с сухими носками стало невозможно — грязь была вездесущей.

Дни отсчитывались мягким тиканьем старых часов. В доме царило хрупкое, меланхоличное перемирие.

Отец все-таки вставил стекло в разбитое окно. Мартин заклеил все щели, откуда могло дуть. Осень, вопреки его опасениям, обошлась без простуд.

В конце ноября Вик отметил свой день рождения. Ему исполнилось семь. Праздник начался грустно — отец о нем попросту забыл. За неделю до этого пришло письмо от матери и весточка от Леры — недлинное послание и бумажный цветок-оригами.

Мать присылала какие-то деньги в конверте с письмом. Мартин был уверен, что это на подарок, а еще был уверен, что отец их просто пропьет. Но он не собирался оставлять сегодняшний день на совесть родителей.

Рано утром он сходил к женщине со стеклянным глазом. Ее звали в деревне теткой Пасей. Это было не имя, а прозвище, которого Мартин так и не понял, да и не особо стремился. Главное, что у нее в кладовке хранится подарок, который он готовил с самого лета по ночам.

Банка земляничного варенья — лесное лето, закатанное в стекло. Толстая тетрадь в плотной зеленой обложке с пожелтевшими листами. И фигурка из дерева — сова, обнимающая крыльями черную деревянную пластинку со звездочками из фольги.

Вик, открыв тетрадь, обнаружил, что она на треть исписана твердым, каллиграфическим почерком.

Это была книга с историями и сказками. Мартин переписал для него содержание нескольких романов, несколько стихов и баллад и добавил в конце четыре собственные сказки. Некоторые страницы украшали вензеля и рисунки. Были здесь корабли, птицы, звезды и цветы. На одной из страниц с пересказом «Маленького Принца» маленький мальчик с края крошечной планеты протягивал руку к концу страницы. Там стоял на задних лапах, опираясь о край страницы Лис с огромным пушистым хвостом.

— Ты… ты сам сделал?.. — с восторгом прошептал Вик, проводя кончиками пальцев по страницам.

Буквы словно отзывались, покалывая током: «Прочти! Прочти, мы покажем тебе новый мир! Прекрасный мир, Правильный мир!» Мартин не был талантливым художником, но умело скрыл это за схематичностью и простотой рисунков. Книга была живая. Настоящая.

«Тебе нравится? Я старался, чтобы тебе было легко читать».

— Спасибо…

Вик попытался уместить благодарность в слова, но у него почему-то не вышло. Но, закрыв глаза, он увидел Мартина, сидящего в проеме. Он упирался в косяк спиной и коленями — в противоположный. И улыбался, чувствуя все, что он не сказал. Вокруг Мартина вилась любопытная светящаяся рыбка. Он щурился от тепла эмоций, будто от солнца.

Сову Вик поставил на полку, а отцовскую машинку незаметно убрал в ящик стола. Птица была вырезана гораздо лучше, чем та, что Вик видел у Мартина в руках на берегу. И несмотря на то, что работа была выполнена грубовато, перья совы казались мягкими, как Мартин и обещал. И даже глаза были золотыми — он где-то достал лак. Эти же лаком были обведены звезды на пластинке.

Ноябрь уступил место настоящей зиме, снежной и теплой.

Вик редко выходил из дома. С детьми он дружить по-прежнему не рвался, хотя его даже приглашали на какую-то таинственную «Гору». Но Вик упрямо отмахивался. Ему не хотелось никого видеть, гораздо комфортнее он ощущал себя наедине с собой.

И с Мартином, который уговаривал его пойти с детьми. Его тревожила нелюдимость друга. Он справедливо полагал, что ребенку нужно общество сверстников, а не собственные грезы и голос в голове.