Мы никогда не умрем

— Мне нужно еще полчаса, потом я тебя провожу. Нечего по ночам таскаться, — сказал он, отдавая Вику кружки.

— Мне далеко идти… до хутора…

— Потому и провожу, — отрезал он, закрывая дверь.

— Видишь, я же говорила — он заботливый. Расскажи сказку. Про любовь, — просила Риша, садясь на кровати, и глаза ее горели уже не лихорадочным огнем, а простым детским любопытством.

«Мартин, а можно в твоей сказке про любовь никто не умрет?» — спросил Вик, уступая Мартину место.

«Я виноват, что большинство старых сказок про то, как кто-то умер?» — улыбнулся Мартин.

— Жил на свете чародей. Обычный чародей, не похожий на седобородых волшебников, давно растворившихся в своих книгах, заменивших себе утренний туман паром над ретортами, и разложивших на волны и отрезки солнечный свет.

«Мартин, скажи мне что это не тот ужас про фею Мелюзину?»

«Нет, Вик, это другой ужас».

— Этот чародей был совсем молод и много путешествовал, совсем не пресытившись красотой мира. Таких, как он, в тех краях звали «ворлоками». И постепенно он забыл имя, которое когда-то дала ему мать, и звал себя просто Ворлок.

«Что за слово такое? Смешное…»

«Кажется, это значит „чернокнижник“ по-английски. Не спрашивай, откуда я знаю — я понятия не имею».

«Какой ты умный, жуть».

Мартин сел к столу и подвинул лампу к краю. Поводил рукой перед ней, и на стене плеснули серые волны тени. Он удовлетворенно улыбнулся. Не нужно огоньков.

— В городах никто не обращал на него внимания: было полно чародеев куда более могущественных. В селах его побаивались, но всегда находили работу. Чаще всего смешную — мышей из подвала прогнать, грыжу корове заговорить, успокоить расшалившуюся мелкую нечисть или сотворить фонарь, чтобы светил над полем в безлунную ночь… И хорошо ему жилось. Не боялся он дорожной пыли и, если у него не бывало коня, путешествовал пешком. Не боялся волн, лижущих круглые бока простеньких корабликов, которые строили люди в тех краях, где он чаще всего путешествовал. Ни солнца, ни ветра, ни пустынь, ни снегов не боялся молодой чародей. Случалось ему спать на корме пиратской ладьи, случалось бежать по ночному лесу от сбесившегося барга, случалось не есть по неделе и умирать от свалившей простуды осенью в шалаше у ручья. Любой обычный человек, верно, погиб бы, но Ворлок был не таким. Его от любого другого путешественника отличали две вещи — он был чародеем, и он был поэтом. Колдовство помогло ему спастись от барга — стоило ему остановиться, как три его тени бросились в разные стороны. За одной их них и погнался барг, а Ворлок смог скрыться. Простуду он вылечил, заговаривая отвары трав, которые собирал у реки, а пираты не тронули его, потому что он умел улыбаться особенной улыбкой, касаясь сердца человека. Капитану от этой улыбки он показался похожим на его погибшего младшего брата, которого он очень любил.

Тени метались по стене, то плескаясь штормом, то трепеща угасающим огоньком свечи.

«Мартин, твои сказки нужно читать людям, которые собираются топиться».

«Зачем?»

«Они точно поймут, что сделали правильный выбор, но поедут топиться в море».

«Вик… ты помнишь, что случается с мальчиками, которые много умничают?»

«Они топятся в море?»

«Нет, они рассказывают сказки сами».

Впрочем, Мартин на шутки не обижался, и Вик это чувствовал.

— Эй, ты там что делаешь, горюешь о младшем брате капитана? — спросила Риша, махая рукой перед его лицом.

— Нет, вспоминал, что случилось дальше. Так вот. Дар поэта помогал ему видеть прекрасное во всем. В любви разбойника и убийцы к своему брату, в луне, залившей темный лес и в особом воздухе, который льется в легкие только в те минуты, которые могут стать последними в жизни, и даже в удушающем кашле и горячем отваре с горечью трав — ведь с ним возвращалась жизнь. И скорее чародей позволил бы отрезать себе руку, чем согласился бы расстаться с одним из двух этих подарков судьбы. Но как это часто случается, именно то, что дорого нам больше всего, нас и покидает.

«Мартин, да что с тобой делать! Тебе кто-нибудь говорил, что сказки должны быть добрыми?!»

«Это добрая сказка. Но если тебе не нравится, мы будем читать про Курочку Рябу. И про репку. А еще я расскажу тебе совершенно прекрасную историю о том, как двое стариков оказались обречены на голодную смерть, потому что шар из теста, которое они сделали из последней муки…»

«Я понял, я молчу…»

Риша смотрела на него, прижав колени к подбородку. На ее лице блуждало знакомое Мартину выражение — это был транс, в который впадали все здешние дети, слушавшие сказки.