Мы никогда не умрем

— В сказках еще нарушаются запреты… В его горло море забивало горькую воду. Это его крылья ломал ветер, и его жилы рвались от напряжения. Черная, мучительная агония захлестнула его разум. Но кораблю нужно было продержаться, не развалившись. Сначала один из гребцов заметил, как зарастает прореха на парусе. Как срастается такелаж и как выпрямляется согнувшаяся мачта. Некогда было думать, Боги ли послали эту милость, или это чужеземный колдун, вытаскивает корабль из бездны. У них был шанс, и ради него нужно было налечь на весла. Они пережили этот шторм. Ладья качалась на тихих волнах, спали обессиленные гребцы, а сестра кормчего, надрываясь, тащила в каюту колдуна.

«Кто такой кормчий, кстати?»

«Лоцман».

«Мартин…»

«Тот, кто прокладывает путь», — исправился он.

— Он очнулся через несколько дней в кромешной темноте. Вытянув ладонь вперед, он хотел зажечь свечу, чтобы оглядеться, но его накрыл такой ужас, словно он собирался броситься в костер. Уже тогда он, с безысходным отчаянием, понял, что больше никогда не сможет колдовать. Память о боли, которую он пережил, больше никогда не даст ему даже зажечь свечу с помощью магии. «Я потерял половину себя», — подумал он, проваливаясь в бессознательную черноту. Но на краю этой черноты не было сожаления — он заметил стоящую на пороге девушку. Он никогда бы не поверил, в самую непроглядную минуту своей жизни он будет по-настоящему счастлив.

— Грустная сказка… А дальше что-то будет? Они поженятся?

— Может быть, — улыбнулся ей Мартин.

Он прикрыл глаза, ловя отголоски рассказанной сказки. Мартин не знал, откуда взялся сюжет, и чего в нем было больше — надежды или тревоги, но почему-то ему не хотелось открывать глаза и смотреть Рише в лицо.

За дверью снова раздались шаги.

— Готов?

Вячеслав Геннадьевич стоял на пороге, уже одетый.

«Давай я с ним пойду?»

«Конечно», — не думая согласился Мартин.

— Да, — ответил Вик, снимая куртку со стула. — Поправляйся скорее, Риш.

— Завтра придешь? — спросила она.

— Конечно, — улыбнулся Вик в ответ.

И вышел вслед за ее отцом.

На улице царила синяя бархатная темнота.

— Тебя дома не потеряют?

— Папа очень устает, он много работает, — покладисто соврал Вик, как учил Мартин.

Вячеслав Геннадьевич шел ровно, не подстраиваясь под шаг мальчика, но Вику все же не приходилось за ним бежать.

— Твой папа свиней разводит, верно?

— Да.

— И продает самогон?

— Я про это не знаю ничего.

«Мартин, не нравятся мне его вопросы».

«Мне тоже, но я пока не вижу поводов вмешиваться».

— Ты нормальный парень. О Рише даже ее братья не заботятся, а ты ходишь каждый день как по часам.

Вик внезапно вспомнил, что Риша говорила, что у нее большая семья. Дом ее был большим, темным и тихим, и не было похоже, чтобы там жил кто-то еще.

— А где ваши сыновья?

— Работают, что ты думаешь — все прохлаждаются, как твой… кхм. У нас большой дом и большое хозяйство. И мы с этого хозяйства честно живем, а не впариваем, как некоторые, городским дурачкам «экологически чистое парное мясо» и деревенским алкашам отраву.

Вик прекрасно понимал, кого он имел в виду. Но если раньше он оскорбился бы и замкнулся, то теперь он ощутил лишь глухую усталость. Ему приходилось жить в тени своего отца, ловить сочувственно-брезгливые взгляды и еще чувствовать, как это уязвляет болезненно гордого Мартина. Вику было жаль, что все вышло именно так. Ему бы хотелось уехать куда-то, где никто не задавал бы вопросов. Никто не знал бы, чей он сын. Поэтому, несмотря на всю красоту природы и деревенскую вольницу, он продолжал мечтать о стылом северном городке, где осталась сестра.

— Про это мне тоже ничего не известно, — уклончиво ответил он.

Вдалеке показались желтеющие окна хутора.

— Говорю — хороший парень, еще и умный, — усмехнулся Вячеслав Геннадьевич.

Вику в его усмешке почудилось какое-то презрительное снисхождение.

— Про это мне известно отлично, — без вызова ответил Вик, глядя на мужчину исподлобья. — Я дальше сам, спасибо вам большое.

— Приходи завтра, она тебя ждет, — вместо прощания ответил он.

…

Наступило «завтра». И еще раз, и снова. «Завтра» для Вика было обязательным и безусловным. В семь лет ведь никто не верит, что бывает иначе, и один день сменял следующий, словно бусинка щелкала на четках.

Риша поправлялась. Теперь, когда Вик приходил к ней в гости, его кормили ужином, а вечером провожали домой — отец или один из Ришиных братьев, угрюмый семнадцатилетний мальчик по имени Женя. Женя с ним почти не разговаривал, много курил и все время кашлял. Как-то он предложил сигарету Вику, и тот несколько секунд удивленно ее разглядывал, а потом начал смеяться, не в силах объяснить, что же его так развеселило. Женя, пробормотав что-то о том, что у его сумасшедшей сестрицы такие же друзья, забрал сигарету. Мартин, чье искреннее возмущение и рассмешило Вика, мрачно молчал.