Мы никогда не умрем

— Руки, уважаемая, — просто сказал ей Вик, кончиками пальцев отодвигая от своего лица протянутую руку.

— Прелесть! И правда злой! — обрадовалась Мари, ничуть не смутившись. — Такой… холодный. Кай, Мальчик-Без-Сердца…

— Мария, может быть вы потом потрогаете наших актеров? Детям пора домой, — раздался раздраженный голос Маргариты Николаевны.

Слово «актеры» она произнесла со своим обычным сарказмом, но Вик впервые был ей за это благодарен.

— Кто автор этой пошлости, что дети тут играют? — не обратив внимания на ее пассаж, спросила Мари.

Маргарита Николаевна уставилась на нее с уже ничем не прикрытой ненавистью. «Наркотики или жизнь» были ее трудом, за который она даже получила грант на обустройство студии.

— Мы ее перепишем заново. Все эти монологи, эта девочка, которая как приведение тут стенает — это же вообще никуда не годится! Нам нужна глубина сюжета, трагедия…

— По-вашему ребенок, севший на наркотики — не трагедия?! — прошипела женщина, подходя к краю сцены.

Мари все еще стояла на коленях рядом с Виком, и он кончиками пальцев чувствовал скользкое и холодное прикосновение бархата ее юбки. Она тоскливо посмотрела на Маргариту Николаевну. Поправила волосы. И улыбнулась.

— Нет, Маргарита Николаевна, это не трагедия, потому что вы не показываете зависимость. Здесь нет борьбы, нет безумия, динамики, драмы — ребенок просто повторяет подслушанные за взрослыми морали. И да будет вам известно, кокаин не вкалывают в вены и никто, никогда ничего не колет инсулиновым шприцом — у него тонкая игла, и он выпускает пену. Поэтому эту глупость о том, как он крал шприцы у матери, больной диабетом, точно нужно убрать. Над вами просто посмеются.

Риша слушала Мари, замерев от восторга. Годы ее стараний и преданной любви к театру наконец-то вознаграждались. Мари не назвала ее бездарью, она сказала, что из нее получится Офелия. Она принесла свежий взгляд на заученный, расписанный порядок.

Вик восторга ее не разделял. Мари не просто его раздражала — он безошибочно чувствовал в этом бархате, самоуверенности и пудровых духах липкую фальшь. Она вызывала у него брезгливое омерзение, и дело было вовсе не в подростковой ершистости — Мартин чувствовал то же самое.

Но сделать они пока ничего не могли, а вскоре им даже пришлось встать на сторону Мари.

Вечером Вик ужинал у Ришиных родителей. Отец уехал в город двое суток назад, и Вика такой порядок полностью устраивал. Если бы отец там без вести пропал — Вик был бы только счастлив. Он давно научился сам себя кормить, делать запасы на зиму и не позволять дому ветшать. Отец только мешал ему бесконечными пьяными выходками, запоями и конфликтами с покупателями из-за поднятых цен на самогон.

Вячеслав Геннадьевич симпатизировал Вику все откровеннее.

Женя уехал учиться в город сразу после того, как Сава попал в тюрьму, и родных не навещал. Риша, которую стало некому пугать дома, стала гораздо спокойнее.

За столом она без остановки рассказывала о сегодняшнем знакомстве. Вик только досадливо морщился — он видел, что Ришин отец все больше мрачнеет, и тема ему неприятна. Вик пытался ее сменить, но Риша не замечала его попыток, и упорно продолжала говорить о театре, о Мари и о своих будущих ролях.

— Ты бы чем дурью разной маяться, лучше бы за учебой следила. Скоро аттестат получать, и что дальше думаешь делать?! — не выдержал Вячеслав Геннадьевич.

— Поеду в город… поступлю в театральное училище… — прошептала она, на глазах превращаясь в испуганного ребенка.

— В театральное? Правда? Тебе мало того, что про тебя в деревне говорят?! Скажи спасибо что этот вот нашелся, который все это не слушает! — Вячеслав Геннадьевич бесцеремонно ткнул пальцем в Вика, не отрывая от дочери налитого кровью взгляда.

«Ах ты старый сводник!» — возмущенно выдохнул Мартин.

Причина многолетнего расположения стала ясна в один миг — он просто ждал, что Вик добьется чего-то в жизни и возьмет замуж его дочь. С ее дурной репутацией и дурными мечтами о театре.

Риша переводила беспомощный взгляд с отца на Вика, пока, в конце концов, не опустила глаза, не выдержав поединка.

— Мне говорили о твоих успехах. Маргарита Николаевна сказала, что у тебя нет ничего, чтобы быть успешной на сцене — ни внешности, ни голоса, ни таланта. Что ты собралась делать, когда тебя вышибут из училища? — безжалостно закончил разговор Вячеслав Геннадьевич.

«Мартин, ты знаешь, как сильно я это все ненавижу?»

«Что поделать, искусство требует жертв» — тяжело вздохнул Мартин.

Что он мог сказать? Заступиться, сказать, что у нее на самом деле есть талант, а Маргарита Николаевна — деревенская тетка, погрязшая в ханжестве и чопорности? Здесь слово подростка не стоило бы ничего, и для Риши — тоже.

Он снова не мог ее защитить.

После ужина он не пошел домой. Его больше не провожали — сначала он сам стал отказываться, потом этот вопрос просто перестали задавать.

Риша сидела за домом, под старой яблоней. На ее плечах лежали листья, серые в вечерних сумерках.

— Риш, ты зря слушаешь его, — сказал Вик, садясь рядом.

Земля была холодной.