Мы остаёмся жить

– Пока что у тебя хорошо получается только это – хорошо рассказывать, – она похлопала меня по плечу, – надеюсь, твоя следующая история окажется убедительнее. Давай купим кофе в этом киоске и сядем вон там – оттуда открывается хороший вид на закат.

Что и говорить: так мы и поступили. Сели; и она спросила:

– Ну и в какую эпоху мы отправимся сейчас?

Мы – путешествуем постоянно, каждую секунду; и не важно: по лабиринтам планеты Земля или в глубинах собственного сознания, своих судеб.

Нам обоим – это известно. И мы – отправляемся в путь.

Она купила кофе латте, а я эспрессо. Мы сели, смотрели на умирающее солнце. И в этот момент я продолжаю свою историю.

Бойня №1

Начнём с того, что смысла у жизни – нет; и нечего даже его искать. Проблема в том, что узнав эту правду с утра – к вечеру, как говорят, можно и умереть. А раз так – значит всё дозволено.

В то время: мы были сыновьями своей родины. Это не мы должны были спрашивать вас, потомки: «Что вы сделали с нашей страной?», а вы нас: «Почему вы сделали нас такими? Зачем родили в мире рабов тех, кто больше всего на свете жаждет свободы?!». Мы – не желали мириться со своей проклятой и нелепой судьбой; потому и встали на баррикады и шли со штыками против пушек. Мы хотели, чтобы наши дети родились в свободном мире – не том, в который пришли мы. Это – была настоящая школа ненависти и огня. И я – учился жить заново, в новом для всего мира времени.

Но будем говорить обо всём по порядку.

План всеобщего кретинизма – действовал безотказно. И сотни тысяч людей по всей Франции уже устали ждать, пока придёт кто-нибудь и избавит их от тиранов, варваров и беспощадных убийц, закрывшими двери своих роскошных дворцов перед гибнущими толпами; поэтому, они взяли оружие в свои руки. Когда революция свершилась – самое трудное только начиналось. Парижу нужны были герои, которые не дали бы ему вернуться к той рабской жизни, против которой он восстал.

В день, когда это произошло: все в городе стояли как на иголках; и почти никто не знал, что творится вокруг.

Но ясно было одно: власти отныне боятся нас – простых людей. Они бояться того, что мы можем сделать. И они отправили армию сражаться против собственных граждан – против тех, кого однажды поклялись защищать.

Я не видел, как всё это происходило; но слышал, как люди кричали и пели гимны, когда солдаты присоединились к народу и взяли в плен генералов-живодёров. Быстрее ветра дух восстания разнёсся по городу от бедных рабочих кварталов до самого Нотр-Дама на острове Сите. Я шел по улице и видел столько радостных лиц, когда преступное правительство было свергнуто и на его месте – родилось новое, где, прежде всего, власть имел народ.

Двадцать два года назад уже происходило нечто подобное; и я заранее мог себе представить, чем это закончится. По крайне мере, мне так казалось. Двадцать два года назад – улицы покрыты были трупами и по их телам маршем прошлись полки убийц. Но теперь, народ казался сильнее, чем прежде. И я, вместе со всеми – поверил в тот дух, которых пахнул свободой и новой, лучшей жизнью.

Это было похоже на праздник, который длится и день, и ночь; и на котором каждый отныне волен делать всё, что хочет. Каждый может осудить буржуа, если тот вёл себя несправедливо. Нам было всё равно, что в девятнадцати километрах от нас – в Версале – армия тиранов готовится покорить самый свободный город на Земле. Мы были готовы принять этот бой.

Я наблюдал за всем этим по сторонам – это было моим любимым занятием уже не одно столетие; и я радовался, что внёс свою лепту во всеобщий праздник свободы. Когда в кофейне «Утомлённое Солнце» проводили свои сборы анархисты, я больше всех говорил о том, что образование и политика – требуют не просто реформ, а полного пересмотра; и что правительство, каковым оно было нам представлено – должно быть свергнуто полностью, до последнего мелкого чиновника. И, конечно же, я больше них всех понимал, что вся эта борьба с самого своего начала – обречена на сокрушительное поражение, как и всё прекрасное и правильное, что есть в этом мире.

Но мы – должны были дать толчок для общества, чтобы приблизить наш народ к новой жизни, которой, может быть, будут жить наши дети, а может и наши внуки. Пусть судьба улыбнётся им больше, чем нам; и пусть это будет добрая улыбка, а не подлая. И пусть этот день станет одним из тех, что меняет ход истории.

Мы – не жители восточноевропейских государств, народы которых воспринимают террор со стороны собственной власти как должное. Мы – французы – и будем отстаивать свой выбор и свою свободу до того момента, пока тираны не посадят в клетку последнего свободного человека – чего не произойдёт никогда. Пока есть французы – есть и Франция. А Франция – не погибнет никогда. Да здравствует Коммуна! Да здравствует Свобода!

Моего лучшего друга в то время звали Жоржем – в честь Георгия Победоносного. Он был ещё таким молодым, но уже несчастный.