— Ждала автобус на Санта-Ану.
— В Санта-Ану автобусы оттуда не ходят, не загибай.
— Ну, я шла туда — вот что я делала.
— И что же ты там хотела?
— Я шла домой.
— Не ври, ты собиралась встретиться с кем-то из РАН.
— Нет, я шла к семье, домой к сестре.
— И что ты намеревалась там делать?
— Остаться.
— А почему ты шла домой к сестре?
— Потому что так решила партийная организация ввиду грозящей мне опасности: ведь вы уже схватили несколько человек, которые могли бы назвать мое имя, и мне не оставалось ничего лучшего, как идти домой, чтобы жить с семьей, которая обеспечила бы мне алиби.
— Тогда сестра должна тебя еще ждать. Но мы схватили бы тебя все равно, потому как дом твоей сестры мы уже держали на примете.
Не знаю, верно ли то, что он говорил о доме моей сестры, но идти к ней я не собиралась. Партия сальвадорской революции никогда не пошлет своего члена, которому грозит опасность, домой, ибо репрессивные органы будут искать его в первую очередь именно там.
Поверили ли они тому, что я им сказала, или нет, не знаю, но следующий вопрос был таким:
— Почему ты не была вооружена? Где твой пистолет?
— Какой пистолет? — изобразила я удивление.
— Ты всегда ходишь вооруженной пистолетом калибра 38, мы это знаем.
— Нет у меня никакого пистолета, да и зачем он мне, если я собиралась жить с семьей?
— А в Сан-Мигеле, где ты жила в Сан-Мигеле?
— Снимала комнату.
— И где же находится эта комната. По какому адресу?
— На улице Чапаррастике. (Это, конечно же, была ложь.)
— Где точно?
— Я не помню.
Почти все вопросы задавал мне лейтенант Хуан Баутиста Гарай, начальник Таможенной полиции, под вывеской которой орудует специальная полиция.
— Ну ладно, хватит врать. Где находится явка, на которой укрылись остальные люди из Сан-Мигеля?
— Я не знаю.
— Отведите ее в другую комнату, — распорядился лейтенант Хосе Антонио Кастильо.
— Вставай, — приказали мне.
Я попробовала подняться, но не смогла. Один из полицейских грубо схватил меня за руку, приговаривая:
— Давай вставай, кончай ломаться… Как убивать наших, так смелости хватает. Поднимайся, сука.
Стоящий там другой полицейский подошел ко мне и, щупая мои ноги, заметил:
— Если у нее такие накачанные ноги, пусть встает. — И обращаясь ко мне: — Так вот, если не встанешь, мы трахнем тебя прямо здесь. — И начал щупать меня, ведь я была без одежды.
Я снова попыталась встать, но не смогла. Тогда, подхватив под руки, они подняли меня и оттащили в другую комнату. Там бросили на пол и принесли какой-то металлический предмет, который сильно громыхнул, когда его поставили на пол. Один из полицейских распорядился:
— Прицепите одну руку.
Меня взяли за руки и, освободив одну, прицепили другую к этому очень холодному металлическому предмету. Затем еще сильнее сжали наручники на ногах, и я осталась лежать на холодном полу, с завязанными глазами, скованными ногами и рукой, прицепленной к предмету, о котором я говорила. Мне казалось, что это — черное железное ядро из тех, к которым цепями приковывали заключенных, дабы они не смогли убежать. Итак, я оставалась в неведении относительно того, какая же новая пытка мне была уготована.
— Проверьте хорошенько наручники на ней.
— Ты, девка, не пытайся их снять, а то они сожмут еще сильнее. — Это полицейский, выполняя распоряжение, нагнулся, чтобы проверить наручники на ногах, так же, как и на руке, прикованной к «предмету».
— Не давайте ей двигаться. Если будет трепыхаться, вломите ей хорошенько.
После этого, к моему удивлению, почти все вышли — в комнате остался один человек, да и тот покинул ее минутой позже. Вопреки моим опасениям никто не возвращался.
Прошло более семи часов с того момента, как меня доставили в Национальную гвардию. Поначалу я считала, что кто-то за мной следит, и поэтому боялась даже шелохнуться, но, как оказалось, в комнате никого не было. Лишь потом открылась дверь и вошли несколько человек. Послышались голоса:
— Значит, сегодня доставили вот эту?
— Да, взяли в Сан-Мигеле.
— Надо проверять ее по крайней мере каждые полчаса. Кто сейчас дежурит?
— Я, мой лейтенант.
— Ты должен подниматься сюда как можно чаще. Утром я подойду к шести часам, чтобы продолжить допрос. — После этого они вышли.
Здесь, уже в отсутствие своих мучителей, я смогла более обстоятельно поразмыслить над тем, что означало мое похищение, какие вопросы безопасности придется решать партии, а также что из информации, вырванной у других схваченных товарищей, отвечало действительности.
Это меня сильно тревожило, ибо те, кто остался на свободе, не знали точно, до какой степени была информирована специальная полиция, и некоторые из них, считая себя вне всяких подозрений, продолжали действовать, не приняв мер безопасности, хотя обстановка требовала этого.