Мы победим! / Тайные тюрьмы Сальвадора

В соответствии с нашим законом все граждане, достигшие восемнадцати лет, обязаны регистрироваться в муниципалитете по месту жительства. Именно из архивов муниципалитетов органы безопасности получают всю необходимую информацию (фотографии, отпечатки пальцев, адреса, имена и т. д.), которую используют для организации похищений честных граждан. Но прибегают они к этому источнику получения информации незаконно, ибо, когда их представители приходят за той или иной личной карточкой, они не предъявляют никакого документа с санкцией прокурора.

В указанном альбоме были фотографии Рафаэля, нашего товарища Луиса (Санто Лино Рамиреса), Мисаэля, Маргариты, Софии, Себастьяна и его жены Хетрудис, Чона и других, словесные портреты, сделанные свидетелями некоторых операций, и, наконец, фотографии всех погибших в боях товарищей, многих из которых они так и не сумели опознать. А неопознаны эти товарищи были потому, что их родственники, как бы больно им ни было, не забирали и не хоронили тела, дабы лишить репрессивные органы возможности проводить расследование. Так они оберегали от подозрений и арестов не только остальных членов семьи, но и революционную работу народа. Подобным образом и должна поступать семья товарища, погибшего в бою. Позже всем тем, кто отдал свои жизни за освобождение народа, мы сможем по всей справедливости воздать почести, которые они заслужили.

Продолжая смотреть альбом, я сказала, что никого не знаю. Но они обратили мое внимание на фотографию курсов вождения при автоинспекции:

— Это Чон, не правда ли? Тот, что сейчас находится в Сан-Мигеле.

К этому товарищу (известному также под именем Рене Крус) у них был особый интерес, ибо они считали его одним из руководителей. И действительно, в июле 1977 года на заключительном заседании первого съезда нашей партии он был избран ее Генеральным секретарем.

Я ничего не ответила и продолжала смотреть альбом, страницу за страницей, переворачивая их очень медленно — старалась выиграть время и, кроме того, отойти от полученных побоев. Прошло уже более четырех часов.

Затем альбом у меня забрали и снова опустили повязку и зажали наручники.

Полицейские вернулись к вопросу о моем имени, но я ответила по-прежнему:

— Ну, если вы уже все знаете, то мне незачем повторять это.

Один из присутствующих не выдержал:

— Этой шлюхе надо поставить «машину правды».

— Конечно, — согласился другой, — тогда уж она наверняка заговорит.

Услышав это, я вообразила, что речь идет о какой-то новой форме получения информации, и подумала, что все данные, с которыми меня познакомили, были добыты с помощью именно «машины правды». У меня в голове не укладывалось, что всю ту информацию, о наличии которой я только что узнала, они могли получить, лишь пытая похищенных ими людей.

Впоследствии я поняла, что эта так называемая «машина правды» — пентотал, подавляющий кору головного мозга, но дающий эффект лишь в том случае, если человек доведен до определенной степени деморализации, физического истощения и слабости из-за недостатка еды, ибо при других условиях вероятность того, что пентотал даст результаты, очень мала.

До каких-то пор я не чувствовала никакой боли в избитых частях тела, потому что была разгорячена, а ярость оттого, что я находилась в руках Национальной гвардии, и озабоченность опасным положением, в котором оказалась наша организация в связи с моим похищением, были намного больше, чем беспокойство о самочувствии. Единственно, что мне мешало, — так это спекшаяся кровь в носу.

Но постепенно я начала чувствовать, что боль увеличивается, а одну ногу совсем перестала ощущать — она затекла от наручников, которые врезались в мышцу.

«Чего же они хотят, если знают, кто я? — спрашивала я себя. — Надеются — когда я подтвержу свою личность — покончить со мной и направить всю ярость против Революционной армии народа, наносящей им столько потерь, и поднять таким образом моральный дух своих подчиненных? Если это так — очень хорошо, ибо получить сведения от меня они уже не смогут». В надежде, что они прикажут убрать меня, я решила в этот момент признать свое имя и покончить со всем этим раз и навсегда.

В это время один из присутствующих полицейских заметил:

— Слушай-ка, Тибурсия, Валье говорит, что ты отвечаешь за партийную кассу.

— Нет, — произнесла я.

— Не отрицай, это так. — Полицейский приблизился ко мне и, схватив за волосы, начал допытываться: — Адрес явки, которой пользуются Чоко, Чон и остальное руководство Народной революционной армии?

— Я не знаю.

— Знаешь, сука, но не хочешь сказать.

— Нет, не знаю, но если б и знала, не сказала, — ответила я.

— А-а! Хочешь казаться храбренькой, да? Что ж, посмотрим, — зловеще произнес он.

Тут я решила, что наступил момент сказать им, кто я такая, — тогда они придут в ярость и для меня все окончится быстрее. С этой надеждой и желанием умереть я заявила:

— Ладно, я действительно Гуадалупе Мартинес и являюсь бойцом Народной революционной армии.

— Ага! Значит, полицейских все-таки убивала ты. Но ты еще пожалеешь об этом, — пообещали мне. — Что ты делала в том месте, где тебя взяли?