Мы побелили солнце

– Больше нечего ловить! Все, что надо – я поймал! – кричу в унисон с голосом из динамика Игоревского телефона.

Пара прохожих оборачиваются на меня.

А Игорь невозмутимо вторит:

– Надо сразу уходить, чтоб никто не привыкал!

Заливисто смеюсь и поправляю очки на переносице:

– Ярко-желтые очки, два сердечка на брелке!

– Развеселые зрачки…

– Твое имя на руке!

Вскидываю сжатую в кулак руку и со смехом указываю на нее пальцем.

Игорь этим пользуется, ускоряет шаг и перехватывает мое запястье, но я вырываюсь и делаю несколько прыжков назад.

В фонарном освещении вижу, что он улыбается и указывает на меня пальцем:

– У тебя все будет класс. Будут ближе облака.

– Я хочу как в первый раз!

– И поэтому пока.

Чуть не спотыкаюсь, но Игорь вовремя тянет меня за рукав назад. Мимо с ослепляющим золотом фар проносится машина, но я ее почти не замечаю. Голова только начинает кружиться, однако не от желтого цвета, а от такого огромного города, в котором мы с Игорем могли пойти куда только захотим.

Вскинув руки навстречу дрожащим звездам, я кричу особенно громко:

– Районы! Кварталы! Жилые! Массивы!

– Я ухожу, ухожу красиво!

И опять чуть не падаю, но уже намеренно – чтобы Игорь подхватил меня за талию.

– Тебя ноги не держат? – хохочет, аккуратно отпуская.

– Раком пятиться, да еще ночью – хорошенькое такое испытание.

– Хочешь, поспорю на сотку, что ты домой с переломанными ногами вернешься?

– Хочешь, поспорю на косарь, что мать с теткой нас прикончат?

– Я и спорить не буду, у меня от Розки триста пропущенных.

Весело фыркаю. Врезаюсь сзади в какого-то прохожего, торопливо извиняюсь и продолжаю пятиться, чтобы видеть лицо Игоря.

– А завтра мы еще сюда придем? – спрашиваю с надеждой. – Нам же надо его еще красиво оформить, отмыть и раскрасить, раз это наше место! А то ты только одну какую-то распечатанную картину маслом повесил – и все. Что это за картина, кстати? Это твой какой-то доисторический кумир?

Игорь аж останавливается.

– Ты чего, – выдыхает, – не узнал?

– Я?! А кого я должен был узнать? Это какой-то греческий бог?

– Это Данко! Екарный Касперский… Легенду помнишь? Как он сердце себе вырвал и над головой занес, и засияло оно так ярко, что осветило людям дорогу… не помнишь? Вы в школе его разве не проходили?

И теперь останавливаюсь уже я.

– Я думал… Я думал, Данко – это певец такой…

– Понятно, почему ты так мало на телефон заработал, – надвигается на меня, и я вынужденно продолжаю пятиться назад. – Ну, завтра и начнем тогда обустраивать. Я краской затарюсь, плакатов напечатаю, гитару вторую у друга возьму.

– Да не нужна мне гитара! Не умею я играть, ты ж сегодня убедился. У меня пальцы деревянные.

– Цыц. У тебя предрасположенность к музыке, я же вижу. Голос хороший, слух есть, а уж на гитаре лабать научиться проще простого.

– Правда хороший?! – задыхаюсь. – Правда? Ты так считаешь?

Игорь только хмыкает, и тогда я понимаю, что повторный комплимент из него вытянуть не удастся.

К дому мы подходим ровно к десяти. По лестнице я уже пятиться не рискую, но все время оборачиваюсь на Игоря и улыбаюсь ему. А он только закатывает глаза и подгоняет меня.

Но вся задорность спадает, когда дверь нам открывает мать. Мать с опухшим от слез лицом и дрожащими в припадке руками.

– Игорь, – она даже не может говорить, а только неразборчиво икает. – Где… ты был? Я… звонила…

Он опешивает. Хмурится. Вены на ладонях вздуваются, а он отвечает:

– Написала бы, если что-то срочное.

– Срочное! – она заглатывает слезы, и я понимаю: действительно срочное.

Но ее голос вдруг перекрывает истеричный хохот теть Лоры из гостиной.

– Она че, КВН смотрит? – от неожиданности брякаю.

Но когда даже Игорь смотрит на меня сурово, я понимаю, что пошутил глупо и неуместно.

– Что происходит? – отрубает он, протискиваясь через мать в квартиру.

Мать же бормочет что-то бессвязное и нечленораздельное, а Игорь тем временем влетает в зал.

Я, чуть не запнувшись о порог, догоняю его – и ошарашенно врастаю ногами в пол.

Тетя Лора сидит в кресле-качалке напротив пустой стены. Медленно раскачивается, смотрит на обои и заливисто хохочет, запрокидывая от смеха голову. И хохочет она долго. Безудержно. Истерично и пугающе, продолжая медленно раскачиваться в кресле.

– Она че… набухалась? – вырывается у Игоря, а сам он даже не рискует к ней подходить.

Мать всхлипывает:

– Да при мне вообще не пила! И не пахнет от нее, понюхай!

Я вжимаюсь спиной в стену. Судорожно сглатываю.

– Игорь, не лезь к ней! – взвизгиваю, но он только отмахивается.

Подходит к теть Лоре и машет перед ее лицом рукой.

– Лариса, вы… Ау, вы меня слышите? У нее глаза воспаленные!

– И что это значит? – лепечет мать.

Он усмехается и стучит костяшками по стене.

– Ну что-что, екарный… Под гашишем она. Или еще под чем, хер ее знает. Вот тебе и тетя…

Меня аж перекашивает. Я перестаю жаться к стене, распахиваю глаза и даже сдергиваю очки.

– Вау! – подпрыгиваю. – Так теть Лора – торч?!

Игорь устало потирает лоб. Смотрит на меня и тихо просит:

– Данко, иди к себе. Тут сейчас разборки будут… Врачей, скорее всего, придется вызвать, а тебе это надо?