Мы поднимались в атаку

Мы на гребне. Откидываю налезшую на глаза каску и вижу даже своими совсем не зоркими глазами безбрежную веселую синь. Море, мое море! Сюда я приезжал в пионерские лагеря, густо населявшие берег,- в Джубгу, Геленджик. Приезжал пацаном, потом подростком - загорать, купаться, ходить в походы, жечь костры, а теперь выпало солдатом освобождать этот райский край. Отнять у фашистов нашу землю и наше солнце, «Голубую линию».

Что- то толкнуло в бедро, и я валюсь на землю. Слышу чуфырканье осколков, бессильно падающих после разрыва моего ли, другого ли снаряда. Вот и все -увидел море, а до него не дошел. Серега перевязывает меня и успокаивает. А меня тоска берет: опять госпиталь, ночи без сна, полные чужой и своей боли, стонов, пропитанные душным запахом лекарств и страданий, а когда рана станет заживать,- короткие безгреховные романы с медсестрами, мечты о своем батальоне, который там, где грязь, кровь, где убивают, но без чего нет для меня моего будущего.

Прощаюсь с Сергеем. Надеваю на шею автомат, беру вырезанную другом палку и, подпираясь ею, делаю первый, самый страшный шаг. А Серега строчит из нашего с ним «станкача», ему уже не до меня, пути наши разошлись: он - боец, я - будущий ранбольной, обитатель госпиталя.

Бреду и все оглядываюсь - дымит высота 195,5, с которой мы увидели море. За ней еще высоты, но наших не остановить теперь, когда море - вот оно, а за ним новый рубеж - Крым.

Вся в дыму высота, вся в огне.

- Эй, товарищ, где тут воюет гвардия?

Оглядываюсь: два лейтенанта, в новеньких гимнастерках и ремнях, с чемоданчиками, с шинелями через руку, явно из училища, схожие друг с другом, только один - светлый, другой - темный.

- Дивизия в бою,- отвечаю я,- дерется.

- Ранен? Куда? Не сильно? Не больно? - это лейтенанты спрашивают с ненаигранным товарищеским участием.

Мы присели и курим у развилки дорог в овражке. Все громче бой на высоте. Лейтенанты - мои ровесники, кончили 10 классов и - в училище. И оба Юры. Не удивительно: у нас на два десятых было трое Юр, два Кима, два Спартака, Марат, Энгельс, Владлен…

По дороге быстро шагает пехота, не меньше батальона. Вижу сержанта из соседнего полка. Все ясно: в бой идет резерв комдива. Значит, неустойка - не можем прорвать, или фашист контратакует. Да, трещат ППШ, дудукают «шмайсеры». С высоты в клубе пыли скатывается повозка, в ней стоит старшина и нахлестывает лошадь. Узнав меня натягивает вожжи и. кричит громко, как контуженный:

- Немец даванул, хлопцы] Автоматчики просочились. Комбат просил, хто из раненых може, шоб вернулись в строй… Я за патронами; Юрко, ты как - доедешь, чи останешься?

- Езжай, Степаныч…

Вот и полежал я на белых простынях! Нога как чужая, но стрелять смогу. А над головами знакомо: вжик-вжик… Лейтенанты оглядываются: что это? Я вытащил из-за спины автомат.

- Что же вы,- кричу я лейтенантам,- оружие доставайте, это немцы стреляют!…

Но лейтенанты хлопают себя по кобурам - пустые. Ясно, они до полкового начбоя - начальника боепитания не дошли. Кроме перочинных ножей, у них оружия нет. Ну, автомат я оставлю себе: из нас троих у меня наверняка самая большая «практика», а маленький трофейный бельгийский пистолет и единственную РГД-ручную гранату Дегтярева - надо отдать ребятам.

Они расстаются с чемоданами, берут оружие, и мило, по-школьному каждый говорит мне: «Спасибо, Юра!» Будто мы в довоенном городском саду, и я угостил их, своих друзей, мороженым или газировкой с сиропом… А стрельба совсем близко, против «шмайсеров» нам долго не продержаться.

И срабатывает солдатская зрительная память: когда полз, скатывался с горы, видел убитого связиста, у него кроме телефонных катушек за спиной был карабин. Юра чернявый убегает и вскоре возвращается с оружием и обоймами патронов; гранату он отдает другу. Теперь воевать веселее. Предлагаю лейтенантам план боя: фашисты любят «комфорт», они пойдут не лесом, а по дороге. Засядем над дорогой в трех местах. Надо подавать команды погромче, вроде: «Взвод, огонь!» или: «В атаку, вперед!» На нервных гитлеровских вояк образца сорок третьего года подействует. Юры обрадовались: «План принимается, тезка!»

Только вот если б ребята помогли мне взобраться на горку, сам не смогу, Буду стрелять с одной позиции, а они должны перебегать, бить с разных мест.

Ждем недолго. Автоматчики крадутся не скажу трусливо, но осторожно. Не похожи сгорбленные гитлеровцы на наглых вояк прошлого года, хоть у них те же каски да «шмайсеры» и рукава засучены. Научили мы их бояться нас! Даю очередь по последним: пока передние оглянутся, мы выгадаем на внезапности драгоценные секунды. Мне удается свалить двух-трех, прежде чем остальные падают в пыль лод бабаханье карабина чернявого Юры. Взрывается прямо среди врагов ловко брошенная другим лейтенантом граната. Солдаты поднимают беспорядочную пальбу, а мы бьем на выбор. Ползком, перебежками подаются они назад, откуда пришли. На дороге уже гремят «тридцатьчетверочки». Солдат как ветром сдувает.