Мы поем глухим

Их маленькая белоснежная вилла находилась в горах, к парадному входу вела широкая мраморная лестница. По бокам ее стояли вазоны с яркими цветами, портик подпирали две массивные колонны, тоже из белого мрамора. Несколько комнат было внизу, три наверху, зато огромная веранда. Туда Адель с няней вынесли годовалого Алешу. Он только-только начал ходить, но, оказавшись на веранде, тут же попросился с рук у няни и, сделав пару неверных еще шажков, звонко рассмеялся. Невольно Александра тоже улыбнулась. Вот оно, ее счастье! Алеша был вылитый отец, с такими же ярко-синими глазами и черными кудрями, с какой-то особой повадкой, которая сразу покоряет людей. Глядя на него, все женщины умилялись: какой удивительно красивый ребенок! Настоящий ангел! О характере же его пока было мало что понятно, он много и охотно улыбался, но временами проявлял несвойственную маленькому ребенку настойчивость. Казалось, Алеша всегда знал, чего именно он хочет. Александра всерьез опасалась, что и характером он будет в отца.

— Мадам опять поссорилась с месье? — грустно спросила маленькая француженка.

— У меня все хорошо, — через силу улыбнулась Александра. — В чем-то он прав.

«Я никогда не должна упоминать при нем о бароне Редлихе, — мысленно закончила фразу она. — Я не должна о нем думать. Зачем лишний раз себя мучить? Арман Рожер был прав: это и есть мое наказание. Потому что с Эрвином я была бы счастлива…»

Дело уже шло к вечеру, жара спала. Весна здесь была прекрасна! А с веранды открывался такой дивный вид…

Через полчаса Александра почти уже успокоилась. Что сделано, то сделано. Эрвин наверняка уже про нее забыл.

Барон Редлих испытывал странное чувство. Будто все это однажды уже было. Посреди его гостиной стоял огромный месье Дидон. Барон нарочно смотрел прямо перед собой, чтобы не задирать голову и не выглядеть нелепо. Однако сесть он своему гостю не предложил.

— Что привело вас в мой дом? — кисло спросил он.

— Я хотел выразить вам свою признательность, господин барон, — подобострастно склонился папаша Базиль. — Вы не отдали меня под суд, и благодаря этому я и моя дочь Тереза сейчас процветаем. Я хотел бы ответить вам тем же: предупредить несчастья, которые могут с вами случиться. В Париже сейчас крайне неспокойно. Моя агентура…

— Я и без вас это знаю, — оборвал его барон. — Моя агентура не хуже вашей! Даже мои бывшие друзья, банкиры, недовольны тем вниманием, которое мне уделяет король! Я знаю, что происходит на так называемых банкетах! Политические собрания под видом приемов и застолий! Не беспокойтесь: я уже принял меры.

— Как я понимаю, господин барон не нуждается в моей помощи?

— Нет! Это все?

— Почти, — папаша Базиль склонился еще ниже и сказал еле слышно: — Если господин барон все еще интересуется некой особой, то я мог бы назвать ее местоположение…

— Она что, вступила с вами в переписку? — с усмешкой спросил барон.

— О нет! Мадам для этого слишком горда. Но я счел, что дело, которое мне поручили, не закончено. И я навел справки. Потом я совершил небольшое, по сравнению с моим прошлым, путешествие. И проверил полученные мною сведения. Я, господин барон, все привык делать на совесть. С ней я не виделся, но я виделся с ним.

— Вот как? — желчно спросил барон. — Судя по тому, что вы все еще живы, месье Соболинский уже не так сильно влюблен.

— Скорее, зол. И дня не проходит, чтобы мадам не упомянула ваше имя, — вкрадчиво сказал месье Дидон. — Угодно вам знать подробности?

— Нет! — резко ответил барон Редлих.

— Тогда я не смею больше злоупотреблять вашим временем, — месье Дидон, все так же согнувшись в поклоне, попятился к дверям.

— Стойте! — когда массивная фигура сыщика почти уже скрылась в коридоре, барон не выдержал. — Вернитесь! — велел он. — Сядьте!

Месье Дидон проворно опустился в кресло.

— Вы ведь хотите продать мне эти сведения? — сыщик кивнул. — Я их покупаю! Ваша цена?

— Как и тогда: двадцать тысяч франков. Хотя, по совести, надо было бы спросить тридцать.

— Сидите здесь! — велел барон и вышел из кабинета.

«Те-те-те… — с усмешкой подумал папаша Базиль. — Видать, костер догорел, но угольки-то еще тлеют! Ежели мадам хорошенько на них подует, глядишь, огонь заполыхает пуще прежнего. Только захочет ли она? Впрочем, это уже не мое дело…»

— Вот ваши деньги, — барон сунул ему пачку банкнот. — Двадцать тысяч франков. Я думаю, этого достаточно. Итак: где они?

— На острове Капри.

— В каких они отношениях?

— В самых плохих, господин барон. Я говорил с горничной мадам, та поведала мне, что ее господа чуть ли не каждый день ссорятся.

— Ты мне лжешь! Она меня бросила и уехала с ним! Чего я не дал ей? И чего бы еще не мог ей дать из того, что только может пожелать женщина? Такие поступки совершают лишь от сумасшедшей любви!

— Значит, графиня излечилась от своего безумия, господин барон.

— Но мнет-о что до того? — неприятно усмехнулся барон Редлих. — Вот уже три года я живу спокойно. Я вполне счастлив своим нынешним положением, — спокойно сказал он.

— Вам решать, сударь, — месье Дидон не спеша поднялся. — В конце концов, вы теперь знаете, где она.