Читаем Мы-Погодаевские полностью

Через дом — вернулся домой офицер-интендант Замаратский Николай Трофимович. Конечно, была «закатана» гулянка, а в соседнем доме, где жил мой отец Замаратский Иннокентий Михайлович, не попавший на фронт по причине пожилого возраста, не вернулись с войны двое — это Замаратский Василий Иннокентьевич, который в сентябре 1941 года был призван в армию, а в октябре этого же года был ранен в живот под городом Загорском. лечился он в Красноярском госпитале, а после излечения попал на Волховский фронт, где и погиб. Второй брат Михаил был призван в армию в 1939 году. Служил в Совгавани, откуда попал на фронт, под город Калинин, и оттуда с боями прошел до города Магдебурга, где и погиб 24 апреля 1945 г. был награжден двумя медалями «За отвагу» и медаль «За боевые заслуги».

В соседнем доме проживал, внешне похожий на медведя, дед Матвей, у которого погибли на фронте два сына — Иван и Александр Замаратские. В поселке Старая Игирма живет внук деда Матвея, но он вряд ли помнит своего отца Ивана.

В доме Евгения Архиповича уцелели оба сына — Георгий служил на Тихом океане, там где-то служил и Геннадий, который, возможно, участвовал в войне с Японией, так как демобилизовался из Порт — Артура.

В доме напротив жили лесник Петухов Никита и его сын Яков. Я их хорошо помню, особенно отца, который предлагал нам, ребятам, шкурить в лесу пеньки на лесосеках, собирать в кучи хворост, а за труды выдавал деньги на детские кинофильмы. Сын был очень похож на отца и внешне, и характером. Ушли на фронт они почти одновременно и вскоре погибли. Рядом находился новый, как говорят, с иголки, дом Погодаева Никифора (отчество не помню). Это был высокий и плотный старик с белыми (нет, не седыми) волосами и внушительной величины кулаками. Мы любили слушать его рассказы о том, как он копьем бросал через плечо турецких янычар. С фронта вернулся после войны его внук Николай, внешне точная копия деда Никифора, только намного моложе, но с такими же кулаками. Николай имел на лице явно выраженные последствия войны. Он пять раз горел в танках и все-таки уцелел, только долго еще огрубелые, резкие морщины не сходили с его лица.

Второй брат (внук деда Никифора) был на вид самым обыкновенным, среднего роста, совсем не богатырской натуры, и ушел он в армию в мае 1945 года. Попал в конные войска и, как результат, в охрану академика Янгеля в Днепропетровске.

Рядом с домом Никифора жил колхозный животновод Георгий Аполлинарьевич Замаратский, который погиб на фронте: умер от ран в госпитале, а его брат Константин прошел всю войну (он был кадровым военным), вернулся на побывку в родную деревню в чине майора. Хвалился, что, будучи командиром партизанского отряда, наносил фашистам крупные потери, поэтому они назначили за его, Константина, голову солидное денежное вознаграждение.

Теперь стоит вернуться на продолжение начальной улицы. За домом Погодаева Евгения Архиповича стоял дом, почти постоянно пустующий (в нем проживали эвакуированные чуваши, люди к деревне непривычные, чужие, поэтому не в счет). Но в следующей избе жил Перетолчин Дмитрий, и он и его сын служили в армии, только на фронте не были. Сын остался в соседнем районе, отец в колхоз не пошел, а устроился конюхом в райвоенкомат. Но Погодаевы Василий Григорьевич и его сын Аполлинар остались работать в колхозе. На краю улочки, замыкая ее, стоял дом Семена Прокопьева, женившегося на очень красивой илимчанке. В войну он погиб. Я, наверное, никогда не забуду, как он, окончив дневную работу в колхозе, шел по улице, помахивая от избытка чудесного настроения и здоровья плетеным бичом, висевшим на запястье правой руки. Мне нравилось, с каким достоинством он шел по деревне, я чувствовал удовлетворение, глядя на плотную, среднего роста фигуру, и мне хотелось быть похожим на него.

Через стенку в этой избе жили Ждановы. Отец, инвалид Первой мировой войны, отравленный немецкими газами, как правило, сидел на маленькой табуреточке и чинил обувь, чем и подрабатывал на поддержание скудного существования. Мать, энергичная, верткая женщина, работала телятницей в колхозе, двое сыновей вернулись живыми с фронта, но в деревне не остались — уехали в город. Дома остался младший, Иннокентий (с ним я долго дружил).

За проулком светился новыми бревнами стен дом Солодкова Михаилы, жизнелюба и комика, любителя посмешить людей. Его война коснулась мало, но рядом, в плохонькой избушке жил Слободчиков Тимофей, обремененный многочисленным семейством. Погиб Тимофей на фронте в начале войны. Пошли работать в колхоз старшая дочь и малолеток Михаил, который с успехом заменял мужиков.

Вот и богатая усадьба Погодаева Прокопия, четыре сына которого воевали на фронте, а пятый еще подрастал. Это были рослые (в отца) крепкие парни, двое из которых погибли на фронте — Василий и Яков, а Николай, авиамеханик, уцелел, вернулся домой. Уцелел и Иван (финбанковский работник).

В последнем, замыкающем домике жил Анкудинов Василий Иннокентьевич, отдавший свою жизнь за Родину на фронте…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное