Мы-Погодаевские

Зима. В берлогах спят медведи,
Под снегом пашни и трава.
Скрипят полозья: Минька едет
Вдоль Солянушки по дрова.

В Илим впадает Солянушка —

Речушка в десять трудных верст,
На устье — вся в снегу — избушка,
В ней трудно выпрямиться в рост.

За поворот ушла деревня,

Дымами вперяясь в облака.
Застыли царственно деревья
В роскошных шубах куржака.

Пни, наряжась в ушканьи шапки,

Их заломили набекрень.
На высохшей еловой лапке
Поет пичуга: «Дзень да дзень».

Дорога вьется между сосен,

Вползая глубже в стылый лес.
Мороз жесток, мороз несносен,
Под шабуришкой Миньке влез.

И Минька бил о ногу ногу,

В мохнатках пальцы яро жал,
Но все же спрыгнул на дорогу
И за санями побежал.

Согрелся возчик мало-мало,

На пялы плюхнулся пластом,
По ветке белка пробежала,
Мелькая дымчатым хвостом,

И затаилась, скрывшись в хвою,

Лишь с веток сыпал снежный пыл…
Жаль, взял отец ружье с собою,
А то бы белку сын добыл.

Бежит Каурка тихой рысью,

И Минька вертит головой.
Любуется небесной высью,
Таинственной и голубой.

Родная, милая сторонка,

Влюблен в тебя и стар и млад,
Здесь горе — горько, счастье — звонко,
Порою — рай, порою — ад.

Трудись, старайся, жить-то можно,

Пусть не щедра природа здесь.
В суровой стороне таежной
Для жизни все, что надо, есть.

В борьбе упорной, долгой, нудной,

В поту, в мозолях хлебороб
Берет хлеб с пашни многотрудной
Чуть не с пеленок и по гроб.

И рыба не дается даром,

И зверь в лесу — не тут как тут…
Везде-везде, в большом и малом —
Непереходящий тяжкий труд.

Но все же на родной сторонке

Бывают часто вечера,
Когда гармонь зальется звонко
И длятся пляски до утра.

Поют девчата в хороводе,

Пыль от черков и от сапог…
И вдруг при всем честном народе
Обнимет девку паренек…

И кто-то ахнет, кто-то ухнет,

И кто-то крикнет: стыд и срам!
Усталый месяц в небе тухнет,
Пора, пожалуй, по домам.

…А Минька едет, едет, едет

Вдоль Солянушки по дрова.
Он знает: есть на белом свете
Столица все страны — Москва.

Студентом Горной Академии

Стал Костя — старший Минькин брат,
Зовет к себе в Москву все время и…
И пишет: будет очень рад.

Зимою Минька в школу ходит.

Учитель книгу дал одну:
Жюль Верн — писатель чудный — вроде
Попасть стремится на луну.

Мечтает Минька, чуть тоскуя,

А в небе облачко плывет…
Машину сделать бы такую,
Такой небесный звездолет.

И до луны добраться можно.

Потом до звезд (и аж притих!).
Узнать, что там? Вполне возможно,
Жизнь существует и на них.

Какая жизнь? Какие люди?

На что похожи, как живут?
Что здесь, у нас-то, с ними будет,
Жить смогут или же помрут?

А вдруг у них там все толково:

Машины пашут, сеют, жнут.
Нажал на кнопку — и готово:
Еда любая тут как тут!

У них, быть может, климат южный

И совершенно нет зимы!
Дрова пилить, возить не нужно,
А мы в Сибири. Мерзнем мы.

А вдруг они и войн не знают,

Ни драк, ни ругани, ни слез?
Ну размечтался, замерзаю…
Какой отчаянный мороз!

Окоченелый, на дорогу

С саней он спрыгнул, побежал,
Разогреваясь понемногу,
Но лопнул ичиг. Вот скандал!

Торчит наружу стелька сена

Из лопнувшего передка,
А вдоль дороги по колено
Лежат нетронуто снега.

А если снег набьется в ичиг —

Нога отмерзнет в пять минут.
«Мохнатку, что ли, с рукавичек
Снять и на ногу натянуть?

Но без мохнатки мерзнут руки…

Домой вернуться? Ай-я-яй!
Что люди скажут? Мол, от скуки
Коня гоняет, шалопай!

Нет, нет! Обратно нет дороги:

Без дров домой никак нельзя!»
Бежит Каурка мохноногий,
Полозья в колее скользят.

А в ичиг проникает холод.

«Тпру — у!» — Минька лошади сказал.
Остановил Каурку. Повод
Ременный споро отвязал.

Перевязал потуже ичиг —

Исчезла щель — ноге тепло.
В кустах заметил Минька птичек,
И стало на душе светло.

Но как он резко, зимний воздух,

Вдохнешь поглубже — кашель враз,
«А там, на этих дальних звездах,
Такой же воздух, как у нас?

А вдруг у них такие зимы,

Что нам не снились на Земле?
Такие, что и на Илиме
Казаться будет: ты в тепле!

А может, там — нужда и голод,

И войны длинной чередой?»
Навстречу едет дядя Солод,
Рукой машет: — Минька, сто-ой!

Разъехаться нам, паря, надо…

Сворачивай коня в объезд.
Да ты, глядю я, как с парада!
А стельку, паря, конь не съест?

Сам улыбается лукаво,

И на усах сосульки льда.
Сворачивай сюда, направо…
Что лопнул ичиг — не беда!

Какой же ты сметливый, паря,

Уже и вырос в молодца.
Глядю, не тратишь время даром
И дело делашь до конца.

Смутился Минька и, краснея,

Чуть отвернулся: «Смех-то смех,
Что прошва лопнула, черт с нею,
Да нет бы спрятать ногу в снег?»

— Да чем, Василий Иннокентич,

Бежал я — ичиг подошел…
— А твой отец, Кузьма Лаврентич,
Ишшо с бельковья не пришел?

— Нет, не пришел.

— Ты че не в школе?
— Дровишки кончились почти,
Вот пропускаю поневоле
Уроки.

— Едем, ты прости:

Пока помочь тебе не в силе…
Вот рази доху? На, бери!
У Солода кобыла в мыле.
— Ну, трогай, леший задери!

Полозья тяжко заскрипели:

На санях дров — почти сажень.
По сторонам стояли ели,
Бросая на дорогу тень.

И Минька завернулся в доху,

На пялы сел. В дохе-то — рай!
Теперь ему совсем не плохо,
Хоть на Чукотку поезжай.

…Скрипят полозья все напевней,

У Миньки на душе светло:
Везет по улице деревни
Домой желанное тепло.