Читаем Мы-Погодаевские полностью

Апрель 1956 года. Мне десять лет. Первый день рождения, который запомнился, Юбилей все-таки.

Апрель в Сибири — это еще зима. Снег еще не начинал таять. Еще морозы. Особенно по ночам. А в тот год были такие, что нынешние европейские большие холода — оттепель по сравнению с ними. Очень холодно было и в мой юбилейный день. Но гости пришли в полном составе. Никто мороза не испугался. Все это я очень хорошо запомнил, потому что мама мне устроила юбилей, лучше которого у меня, пожалуй, не было.

Никаких, конечно, особых торжеств она при этом не затевала. Просто за два дня до юбилейной даты сказала:

— Хочу, чтобы пригласил своих друзей.

— Так это все погодаевские, с кем учусь.

— Вот их всех и пригласили.

И они пришли после школы: три Вовки — Куклин, Анисимов и Устюжанин, Гошка Замаратских, Ванька Качин, Виталька Белобородов… Остальных, к сожалению, не помню. Слишком давно было. Но пришли все — это точно. Если бы не все — запомнил бы. Наш единственный в единственной же комнате стол был по случаю наряжен. Мама сварила кашу, отварила картошку, поставила грибы — рыжики и грузди, морс и брусники. И первая поздравила меня. А потом — ребята. Было ощущение праздника, какого не испытывал, если даже сложить все остальные юбилеи.

Досыта наевшись, мы убежали на улицу и долго катались на санках. Пришел домой затемно. Мама прижала к себе со словами: «Какой же ты у меня уже большой…» Жаль, что с ней отметил только первый свой юбилей.

Из деревни в город — через речку

Райцентр Нижне-Илимск, что через речку от нашей деревни, казался нам — погодаевским большим-пребольшим городом. Там было все для полноты жизни: две школы, три библиотеки, Дом культуры, больница, аптека, пекарня и чайная, баня и несколько магазинов. А главное, там было радио и электричество — диковинки не только для нашей, но и многих окрестных деревень. И еще там имелись необычно высокие, как они нам виделись — двухэтажные дома. Среди них особо выделялась построенная не без архитектурных затей начальная школа. Появилась она давным-давно благодаря еще капиталам купца Якова Черных. Светлая, просторная, с резными украшениями, она уже своим видом обещала, учиться — это интересно, это удовольствие. И, во всяком случае для меня, оно так и было. У другой — средней школы, тоже двухэтажной, просторной и удобной, рассказывали нам, иная история.

В некотором роде наша деревня была пригородом Нижне-Илимска. Только в школу и по другим делам у нас не ходили, а плавали на лодках-«шитиках». Мать так и спрашивала: «Ты из школы сегодня когда приплыл?».

Мне нравилось это село-город. Блаженством было посидеть здесь в чайной, поесть макарон, попить чаю. А потом пройтись по улицам. Идешь, а по сторонам деревянные тротуары, мосточки через овражки. Красота!

Он был центром притяжения. Отсюда летали самолеты в Иркутск и другие населенные пункты Иркутской области. Летом по Илиму лошади тянули лодки-баркасы, они шли даже с низовья Ангары. Раза два, таким образом, я виделся со своим дедушкой Савелием и бабушкой Ульяной, которые жили в деревне Ката. молодежь ехала учиться в село. Средняя школа до 1950 года была единственной в районе.

Больше всего она запомнилась. Мне повезло. Вспоминаю ее с чувством огромной благодарности. Всем, или почти всем, чего в жизни добился, я обязан нижне-илимской школе, ее учителям. Это была настоящая интеллигенция лучшего, старого закала. Помню наш школьный сад. За ним ухаживали все классы. Я даже посвящал этому стихи, они так и назывались: «Деревья школьного сада.»

В эту школу ребята «плавали» не только из Погодаевой, но и других дальних деревень. Из Игнатьева — это три километра. Из Черемново — это еще дальше. И все пешком и вплавь.

Помню, как пришел в школу в день самого сильного мороза. Было несколько таких дней, и нам сказали, что пока не надо ходить на уроки. Прошло три дня. Вышел на улицу: вроде мороз спал. А может, мы просто к нему уже привыкли. Я домой: «Мама, пойду в школу?» — «Ну иди», — говорит. А когда мороз, такой туман, что ничего не видно. Меня встретили с удивлением: «Миша, радио не слышал?». оказывается, объявили еще раз, что школа закрыта из-за сильного мороза. (Потом узнал, что в тот день было рекордная температура — минус 56 градусов). Меня посадили к печке. Я просидел полдня, прогрелся и — домой.

Вспоминаю наводнение в Нижне-Илимске 1953 года. Это было что-то ужасное, почти все село затопило. Наша Погодаева было чуть-чуть повыше, и этого чуть-чуть хватило, чтобы нам беды избежать. А Нижне-Илимск плавал.

Чем еще запомнился Нижне-Илимск? Ну! Же там впервые полетал на самолете. Был какой-то праздник, и нас, «мелких», катали на кукурузнике. Впервые смотрел на наши места из поднебесья. Нижнее-Илимские сопки плыли внизу, как декорации кукольного театра. Одна сторона у всех была снежно-белая, другая утыкана по белому елочками с булавку. В тот день я твердо и окончательно решил, что стану летчиком. А уж потом — поэтом.

Зачем я об этом пишу

(Вместо послесловия)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное