Мы потребуем крови

– Спасибо. Скажи ему, что я рада снова его видеть, и спроси, как он себя чувствует.

Я сделала вид, будто не заметила, как Тор закатил глаза, и, пока он переводил мои слова на левантийский, смотрела только на лицо Раха.

– Он говорит, что тоже рад вас видеть, ваше величество, – сказал Тор. – Он боялся за вас, когда вы расстались. Его раны скоро заживут.

Меня обдало теплой волной облегчения. Не то от того, что он беспокоился обо мне, не то от того, что его раны скоро затянутся и он сможет драться. Это была эгоистичная мысль, но у меня закончились варианты.

– Я рада это слышать, – сказала я, хотя подобная чопорность была мне ненавистна. Рядом с этим человеком я сидела обнаженной в купальне, делила с ним скудную пищу и единственную циновку для сна, а теперь мы здесь, императрица и воин, и слишком много глаз наблюдает за нами. Я откашлялась, надеясь избавиться от неловкости. – Как я понимаю, вы помогли моему министру по пути сюда. Можно узнать, куда вы направлялись, когда столкнулись с ним?

Я пожалела об этом вопросе, как только его произнесла. Такой вопрос скорее задаст подозрительный следователь, чем заинтересованный друг. Тор слегка нахмурился.

– Он тоже нам помог, – ответил Рах губами Тора. – Мы никуда не направлялись. Мы… никак не могли решить, что делать дальше, когда наткнулись на ваших солдат и наших людей у святилища. Но уверен, министр Мансин уже обо всем рассказал.

Он рассказал, но я пока не могла в этом разобраться. Очевидно, Рах ехал один, а не с другими левантийцами, но почему? И почему предложил свою помощь? И почему две группы рассерженных левантийцев к нему прислушались? Когда я задала все эти вопросы, Мансин только пожал плечами, предпочитая списать все на непонятные обычаи левантийцев.

Лекарь попятился и встал.

– Теперь все хорошо, но вечером надо будет снова перевязать. А завтра лучше оставить рану открытой, чтобы проветривалась, – обратился он к Тору, словно тот был опекуном Раха.

– Спасибо, – отозвался Тор, выказывая лекарю больше уважения, чем мне. Натянутого, неохотного уважения, но все же.

– Обращайтесь в любое время, я серьезно отношусь к своим обязанностям. – Он поклонился мне. – Ваше величество, с вашего разрешения я удаляюсь.

– Да, конечно, благодарю.

Он еще раз поклонился и ушел, а я так и осталась неуклюже стоять сбоку от Раха, будто пыталась подкрасться к нему, и меня поймали на месте преступления. Я посмотрела на зрителей. Большинство было левантийцами, но мало кто находился достаточно близко, чтобы услышать наш разговор, однако их явное любопытство обескураживало. Ну почему все должно быть так сложно?

– Твой народ, – сказала я, обводя широким жестом собравшихся левантийцев. – Зачем они здесь?

– Ответ зависит от того, о ком вы спрашиваете, – сам ответил на вопрос Тор. – Как я уже говорил, левантийцы никогда не были едины. Каждый следует за своим гуртом.

– Но теперь ведь и гурт разделен? Вы оба Торины, но сколько среди этих людей Торинов?

– Где-то трое, ваше величество.

Рах наклонил голову с видом человека, пытающегося понять разговор.

– Здесь больше всего людей из гурта Беджути, – продолжил Тор. – Но их только около четверти от всех, а остальные – Клинки из разных гуртов.

Расхрабрившись от того, что никто из зрителей все равно не понимает разговор, я спросила:

– И сколько из них подчиняются Раху?

– Сейчас? Ни одного. Он не выдвинул себя.

– А если выдвинет?

– Если он решит сражаться за вас? – Тор скрестил руки на груди. – Кое-кто здесь настолько зол, что готов напасть на Гидеона. А другие хотят освободить левантийцев, которых, по их мнению, заставили сражаться за него. Третьи же просто следуют за Эзмой, потому что она заклинательница лошадей, а они не знают, что еще делать. Некоторые просто хотят вернуться домой. Если Рах решит стать предводителем, половина может встать на его сторону. Или больше. А может, и меньше. Я не знаю. Его очень уважают, но Эзма как-никак заклинательница лошадей.

– Ты не знаешь?

– Левантийцы не занимают чью-либо сторону, пока не вынуждены выбирать.

– Какая роскошь. Не всякий может себе такое позволить.

Он посмотрел на меня с намеком на презрение.

– Едва ли это роскошь. Это необходимо для выживания. Если раньше времени занять чью-то сторону, рискуешь сделать неверный выбор. А кроме того, это может привести к созданию разных группировок, и между ними тоже начинается война, а такие войны не выдержит ни один гурт. У нас просто нет возможности придерживаться принципов.

Хотя он не сказал о моем народе ничего оскорбительного, презрительный тон скорее напоминал атаку, и я ощерилась.

– Это что, намек на то, как мой народ разбирается с конфликтами, Тор э'Торин?

– Нет, но если вы принимаете это на свой счет, то, конечно, считайте укором. Судя по тому, что я знаю о Чилтее и Кисии, внутренние конфликты являются причиной большинства ваших проблем.

Мне хотелось дать ему пощечину, но, будь он проклят, ведь это правда! Каковы бы ни были причины его неприязни ко мне, он не кинул мне в лицо необоснованные оскорбления, и это еще хуже.

– Благодарю за честность, – сказала я с натужной улыбкой.