— Если б да кабы — то что?
— Если б да кабы, то во рту росли б бобы, и был бы то не рот, а целый огород! — поспешно и радостно, как ребенок детсада перед воспитательницей, тараторит парень, надеясь на прощение.
Но прощенья нет.
— Все, парень, — говорит Чмыриков. — Работы тебе хорошей не найти, друзья отвернутся от тебя, молодая жена бросит, ребенок забудет папу, и вообще, сядешь ты в тюрьму, на тебя уже и дело прокурор заводит.
— За что? Какое дело?
— Был бы человек, дело найдется!
Так Чмыриков шутит, если глядеть поверхностно, а если глубоко — учит людей добру.
ТЕЛЕФОННАЯ ИСТОРИЯ
Телефонная связь в Саратове отвратительная, и, кажется, ничего хорошего от этого не может быть.
Тем не менее.
Вот вам пример.
Работали и служили вместе Антонов и Павлов. Антонов Павлова не любил. Точнее, терпеть не мог. Точнее, ненавидел. А были они рядом каждый день по девять часов, считая и обеденный перерыв, пять дней в неделю. Каждый день к исходу уже первого часа Антонов начинал коситься в сторону Павлова угрюмо, ненастно. К третьему часу готов был плюнуть в его сторону. К обеденному времени у Антонова уже все лицо дрожит презрением и гневом, так бы и запустил тарелкой в голову Павлова. После обеда он сидит и мечтает, что Павлов смертельно заболел, покалечился. А к концу рабочего дня с серьезным лицом размышляет, каким орудием убийства Павлова лучше убить — чтобы, во-первых, не узнал никто, но чтобы, во-вторых, Павлов долго и мучительно страдал на его, Антонова, глазах.
Павлов же ничего о ненависти Антонова не знал, улыбался себе, как ни в чем не бывало, скотина такая. Это обижало Антонова больше всего. И вот, протерпев весь день, он приходил домой, набирал номер Павлова и говорил:
— Сволочь, Павлов, как же я тебя ненавижу, чтоб ты сдох!
В телефоне треск, шум, радио слышно и чьи-то посторонние разговоры.
— Это ты, Антонов? — кричит Павлов. — Привет, говори громче, ничего не слышно!
— Сволочь, Павлов, как я тебя ненавижу, чтоб ты сдох! — кричит Антонов.
— Нормально, — кричит Павлов. — А ты?
Понимая, что Павлов его не понял, Антонов, однако, говорит:
— А я благороднейший и честнейший человек, ты должен гордиться, что живешь со мной в одно время и даже находишься рядом в рабочее время. Ты же — сволочь, я тебя ненавижу, чтоб ты сдох!
— Да нет, — говорит Павлов. — Это плановики напутали. Ты не заботься, завтра разберемся.
— Урод! Гад паршивый! Неинтеллектуальная личность! Засранец! — надрывается Антонов.
— Спасибо, — приветливо откликается Павлов, — у меня уже есть!
— Я тебя убью! — вопит Антонов так, что трясется мебель и соседи во всем доме прерывают ужин, застыв с ложками у рта и недоуменно глядя друг на друга.
— Хорошо! — отвечает Павлов. — Я тоже тебя люблю, милый ты мой Антонов, прелесть ты моя, только ни хрена не слышно, завтра договорим, ладненько?
Антонов бросает трубку.
Он готов расколотить проклятый телефон, но боится это сделать, потому что вдруг с ним случится сердечный приступ, как тогда врачей вызвать? Что ни говори, телефон — вещь нужная, хотя работает телефонная связь в Саратове, повторяю, отвратительно.
ИДЕТ СНЕГ
Сорокателов проснулся и увидел, что идет снег.
Он шел и вчера, и позавчера, но лишь сегодня Сорокателову захотелось встать, подойти к окну и посмотреть, как идет снег.
Он вспомнил, что в детстве ему всегда было радостно по утрам, проснувшись, смотреть, как идет снег.
Он наморщил лоб, вспоминая еще, и вспомнил про санки, лыжи, снежных баб, коньки, — вот что побуждало его в детстве радоваться тому, что идет снег.
Но сейчас нет ни санок в его жизни, ни лыж, ни снежных баб, — отчего же он, проснувшись, так обрадовался, что идет снег?
Он стал серьезно и последовательно размышлять — и не нашел в своей теперешней обыденности ничего, что могло бы привести его в положительное состояние эмоций от того, что идет снег.
Наверное, подумал Сорокателов, это совпадение, и радостен я по какой-то другой, может быть, даже фрейдистски неосознаваемой причине, а не от того, что идет снег.
Тогда Сорокателов приоткрыл форточку, плюнул в нее, спугнув пару сизых голубей, и хмуро, раздраженно поплелся в сортир.
ОЧЕРКИ О САРАТОВЦАХ